нием. Язык редуплицируется, нанизывается, топчется; один и тот же ограниченный фонетический комплекс, осмысляемый одинаково, многократно воспроизводится в повторениях. Такой язык лишен движения и перспективы, беден, статичен. Его самый первичный строй – ритмический; повышение и понижение голоса, осмысляемые как поднятие и опускание ноги (или руки), создают примитивную конструктивную схему предложения, сперва ритмико-словесного, а потом музыкального и метрического. Работа рук и работа ног (производственные шествия) становятся ритмическим костяком всякой фразы; но осмысление противоречит реальной обусловленности, и первобытное сознание строит двучленную конструкцию предложения решительно так же, как в ритмике, позднее – в музыке и в метрике, исходя из своих тотемистических предпосылок. Для него весь мир, природа, общество, все окружающее представляется тотемом-нетотемом, взаимно борющимся и единым, противоположным и согласным, – что оно выражает и в построении ритмического предложения, и в звучании слов, и в словесной семантике. Анализируя, с точки зрения языкового мышления, антифонность первичного произнесения слов, можно прощупать в нем ту же смысловую конкретность, которая ложится семантическим костяком архаической языковой конструкции, всех этих двучленных, параллельно-синонимичных построений, с обязательным отождествлением или совпадением их фонетического состава, дан ли он в прямой форме или в антитезе, всех этих «сгинь-пересгинь» или «согласное-разногласное». В основе этой конструкции лежит представление о тотеме-нетотеме; но так как он воспринимается не абстрактно, а сквозь призму производственного процесса, в самом производстве и процессе труда, конкретно – в коллективном шествии на охоту, на войну и т.д., то конструкция архаичного предложения семантически увязывается с ритмической структурой ходьбы. Параллелизм двух синонимичных фраз, связанных созвучием, служит характерной конструктивной особенностью языка мифотворческой стадии; этой особенности соответствует уже позднее появляющаяся грамматическая категория я//ты.¹ Диалогичность, антифонность произнесения такой речи увязана с ее содержанием по существу.
Фольклорный язык возникает в той стадии языкового мышления, когда мифотворчество уже позади, – по-видимому, не ранее разложения родового общества. Все то речевое наследие, какое выработано мифотворческим сознанием, переходит в фольклорный язык в функции одной лишь структуры; со стороны содержания, ни конструктивные формы языка, ни его смысловая система уже не соответствуют тотемизму или вегетатизму.
Нельзя научно определить ни фольклора, ни фольклорной стадии, если обойти вопрос о мышлении, о непосредственном факторе образования и специфики фольклора. Без характеристики фольклорного мышления и создавших его исторических условий термин «фольклор» остается, с научной точки зрения, пустым.
В «Происхождении семьи, частной собственности и государства»

Энгельс показал, что греческое государство с его высокоразвитыми формами получило свое своеобразие в результате прохождения через ступени культуры, которые он называет до-историческими; последней такой ступенью, являющейся для греческих государств непосредственным генетическим фактором, Энгельс считает разложившееся родо-племенное общество (стр.120). Идеология греческого общества, в том числе и язык, отражает и переживает на себе эти же самые этапы развития культуры; если еще учесть и известную консервативность идеологий к создавшей их базе, то станет ясно, что греческий литературный язык никак не мог потерять те элементы, которые характеризуют до-греческое племенное общество. Однако, родо-племенные отношения никогда не переросли бы в классовые, если б род не стал разлагаться под влиянием новых, прогрессивных элементов разделения труда, объединения в союзы, борьбы с внешней природой (там же, стр. 95–98). Тот же процесс происходит и в области идеологий. На всем протяжении бесклассового общества мифотворчество является единственно возможной формой мировоззрения, и только на грани перехода одной общественной структуры в другую, бесклассовой в классовую, создаются новые прогрессивные сдвиги в мышлении, которые приводят к рождению фольклора. Новым здесь является то, что образное мышление теряет свой первоначальный генетический смысл, непосредственно выраставший из производственных процессов. До этого вне производства не было языка, как не было и отрешенного мышления.¹ Понятие входило в представление, но это еще не было абстрактное или формально-логическое понятие; в процессе развития производства или производственных отношений, сначала стали выделяться представления (до этого комплексные), а с ними потом нарождаться и понятия.² Вещь воспринималась двояко – и как конкретный предмет, и как общее понятие: самое «понятие» тоже сперва является образом, и оно возникает при зарождении права групповой собственности, как предмет ‛захвата’ (овладение производством);и представления и понятия непостоянны по своему содержанию.³
Вместе с угасанием старых родо-племенных отношений исчезают и самые предпосылки к отражающим их старым формам сознания; все то содержание, которое диктовалось осмыслением старых производственных процессов, выветривается и отрывается. При развитых производственных и общественных отношениях уже невозможно отождествлять природу и общество, вещь и ее свойства, время и пространство, причину и следствие. Сознание делает огромный шаг вперед. Оно уже не рассматривает действительности в виде статарных единичных конкретностей, связанных с наглядным образом производственных объектов. Трудовые акты все более расчленяются, все более сложной становится роль труда; с изменением общественной функции труда изменяются и отражающие его формы сознания, т.е. мифотворчество. На этой мере возникает новое мышление, с познавательной точки зрения расширяющее наглядное представление

образа. И хотя образное восприятие остается существенной чертой и этого нового сознания, но его содержание в корне меняется; с развитием техники все то, что было когда-то тотемом, отрывается от трудового процесса и получает отрешенный от базиса смысл, – миф ли это или слово. Теперь в образе, все еще чувственно-наглядном, уже самой коренной чертой становится известная общность, обобщенность представлений; а такой образ, который сохраняет в себе все элементы чувственного, наглядного воспроизведения действительности, при новом качестве обобщения, углубления путем придачи явлению характера многократности, и есть образ художественный.
Чем более разлагаются старые, сковывавшие сознание, племенные отношения, тем шире раскрывается видение реального мира, тем больше человек начинает отходить от восприятий одной внешней природы и получать впечатления, замечать, осознавать свое жизненное окружение, в первую очередь, предметное. С процессом поэтизации образа совершенно слит процесс возникновения реалистического мировосприятия. Хотя и принято думать по Гумбольдту–Потебне, что мышление понятиями и мышление образами противоположны и отделены друг от друга качественным водоразделом, что понятийное мышление мешает, так сказать, художественной выразительности, но это далеко не верно, потому что предполагает, что и те и эти формы сознания внеисторичны и неподвижны, постоянны. Между тем, с познавательной точки зрения, образ есть историческая, стадиальная форма понятия,¹ и фольклорное мышление, как первый этап художественного сознания, определяется именно переходом от образного мышления, мифотворческого, к образному, реалистическому, обогащенному элементами понятий. Так, например, в мифе все эпитеты означают всегда то самое, что и определяемые ими имена и вещи. Заря ‛розовоперстая’ или ‛белоконная’, потому что лучи солнца – это ‛пальцы’ или ‛кони’, блестящие, розовые, белые; и ‛белый жеребенок’ и ‛розоватый палец’ одинаково означают юное солнце, зарю. Фольклорное мышление, отрешенное от мифизма, придает этим же определениям-повторениям новое обобщенное значение, лишенное какой бы то ни было мифологичности, и ‛кони белые’ и ‛руки белые’, ‛лебедь белая’, ‛розовоперстая заря’ получают функцию поэтических эпитетов. Между существительным и прилагательным уже произошел смысловой разрыв, и это позволяет дать прилагательному новое значение, многократное и соотнесенное с реальными вещами: всякий конь белый, всякая заря розовоперстая, – а ведь до того белым конем и зарей с розовыми пальцами были единичные, конкретные, локальные солнца, причем солнце в виде коня или пальца нисколько не соответствовало действительности. В греческом поэтическом языке эти эпитеты уже настолько освобождены от генетического смысла, что описывают новые объекты, – например, у Софокла ‛белоконная дорога’ означает ристалище. Но особенно переход мифологических образов в поэтические виден на пословице.

Это изреченье-восклицанье с конкретным мифотворческим значением становится пословицей в тот момент, когда теряет свою единичную конкретность и получает обобщающую многократность смысла («худо без добра не живет»; первоначально Добро и Худо конкретные, соуживающиеся олицетворения).
Итак, в генезисе фольклорного мышления играет изменение сознания, его обогащение, расширение поля видения, вовлечение в его орбиту новых объектов реальной действительности, перевод мировоззрительного внимания с космической природы на земное окружение, на мир вещей и предметов. Реалистическое мировоззрение, вытесняющее мифотворческое, служит основным фактором и спецификатором греческого фольклора, как первого этапа художественного творчества. И подобно тому как реалистическое мировосприятие обращает миф в сказку, в явление фольклора, так оно же определяет поэтическую природу греческого фольклорного языка.
Возникновение греческих государств создает совершенно новые общественные отношения. Единых бесклассовых племен-народцев уже нет, но в каждом из греческих государств есть два антагонистических класса с двумя различными идеологиями. Однако и Энгельс, и Маркс указывают на сравнительно низкое развитие первичных греческих государств, внутри которых еще не изжит родовой строй с его системой племенных отношений. Несмотря на рабовладение, в Греции еще сильны элементы народности, и это сказывается, несомненно, в аттическом демократизме, в широко демократических общественных институтах, в гражданственности, в отсутствии отрыва между жизнью отдельных классов и сословий. Греческие идеологии характеризуются все той же очень широкой демократичностью. Греческий театр, с десятками тысяч народа, панэллинские всенародные игры, весь театр Аристофана, и говорящий, и слушающий, совершеннейшая пластика прямо на улицах и площадях – это все говорит о нерасторжимых связях между отдельными слоями общества, между языком искусства и жизни. Было бы, поэтому, большой модернизацией думать, что еще так недавно возникший фольклорный язык мог сразу по формировании первых греческих государств отойти в пользование только низовых слоев греческого общества, а рабовладельческая верхушка стала автоматически рождать Пушкиных и основоположников новых поэтических форм.
Греческий фольклорный язык, возникший на определенной исторической ступени, как первый этап художественного языка, получает в Греции богатейшие формы именно потому, что становится объектом дальнейшей поэтизации в художественной литературе. Именно в силу того, что он является созданием еще актуальных и художественно-действенных форм сознания, фольклорный язык продолжает сохранять общенародный характер; его художественная образная система проникает творчество всех великих греческих писателей.
Итак, греческий фольклорный язык – это общественный язык, который является стадией литературного языка и потому составляет его органическую, существенную часть; это – не бытующий пережиток и не стадиальное языковое предшествие, оставившее следы в раз

витых литературных языках античности, а живой компонент прошлого в античном настоящем, противоположный этап становления литературного языка, на основе которого произошел его генезис и рост. Тем самым фольклорный язык есть язык не только одного «народного творчества», но и всех высоких античных жанров, включая художественную прозу, индивидуальную лирику и драму. Фольклорный язык определяется, как и всякий фольклор, не по признаку отсутствия чернил и автографов, не по культовым стоянкам: то, что обычно принимают за культ, есть или фольклор, или нечто более позднее, нежели фольклор, ничего общего с религией не имеющее. Греческий фольклорный язык определяется характером сконструировавшего его мышления; его можно обнаружить в сложнейших формах развитых литературных языков. Основная его особенность заключается в том, что весь он, в структурном отношении, создан антиформальным, редупликационным мышлением; это сказывается на его конструкции, лексике и морфологии. Им, этим мышлением, объясняется и параллелизм в строении предложения, и генезис периода, происхождение и связь рифмы с синтаксической структурой, повторы, созвучия, аллитерации и ассонансы, явления омонимики и синонимики, антитеза и игра слов, тавтология, – словом, весь инвентарь поэтизмов и языковых фигур, взятый со стороны структуры. В то же время фольклорный язык характеризуется тем, что, оставаясь всецело образным языком и сохраняя все богатство от унаследованной им предшествующей стадии речевой культуры, он порывает с мифотворческой природой образа и обогащает его совершенно новой полисемантикой, уже не той, что была вызвана комплексностью, а созданной расширением поля видения, обобщением явлений реальной действительности, полисемантикой, как основой всякого искусства. В фольклорном языке все древние речевые элементы получают, поэтому, новый функциональный смысл, амифологический, – художественный; его единая семантическая ткань, внутренний ансамбль его образности уже объясняются единством нового миросозерцания, еще не знающего противоречия формы и содержания, но переводящего старую образность в новое качество, в образность поэтическую. Это фольклорное мышление, в новых формах продолжающее жить в древнем греческом обществе, организует греческий литературный язык, совершенно независимо от воли отдельных писателей, которые творят свои произведения в плане классово-измененного фольклорного мышления – и в отношении жанра и в отношении языка.
Греческая фольклорная стадия литературного языка, как и греческая фольклорная стадия в литературе, соответствует роли демократизма в созидании первой греческой государственности. И подобно тому как Греция представляет собой один из начальных этапов в человеческой истории, именно – этап возникновения государства непосредственно из доклассового общества, так и в общем процессе истории идеологий Греция дает изумительный пример рождения литературы и ее языка (как, впрочем, и философии, и науки, и искусства, и даже религии) непосредственно из фольклора.