Дорогая Жонечка, посылаю тебе вырванное звено из общего сборника, который имеет историческое значение, как первая планомерная разработка исторической сущности сюжета. Этому сборнику предшествуют в научной литературе только мои захудалые стать: основные работы я так и не могу напечатать, несмотря на все мои чины и ордена. Что сюжет – это не фабула, а мировоззренческая система, открывающая новые миры – я стала доказывать впервые. Заключительная статья этого сборника, которую я тоже хочу тебе послать, показывает, что мои идеи, не успев опубликоваться, разошлись по рукам… Эти мои статьи – высушены, выхолощены, вытравлены

АКАДЕМИЯ НАУК
СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК

ТРУДЫ ИНСТИТУТА ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ

II

ТРИСТАН И ИСОЛЬДА
От героини любви феодально Европы до богини матриархальной Афреврази

Коллективный труд Сектора семантики мифа и фольклора
под редакцией академика Н. Я. Марра



1932
Издательство Академии Наук СССР – Ленинград

IV

Сюжет Тристана и Исольды в мифологемах эгейского отрезка Средиземноморья

О. М. Фрейденберг

Передо мной стоит задача обследовать стадиальные эквиваленты сюжета «Тристана и Исольды» на греческом мифологическом материале. Старый локализуется в Средиземноморском районе, преимущественно в бассейне Эгейского моря и, частично, вокруг Черноморского побережья. Однако, сразу же следует оговориться, что этот «греческий» материал будет рассматриваться не в традиционном понимании Греции. Как монолитная величина, она отвергается; здесь будет к ней подход, как к ряду племенных образований, задушенных и обезличенных победившим классом Афин. Перед нами, следовательно, пройдет многоплеменная и многостадиальная Греция; каждое ее племя – в архетипе социально-производственная группа – имеет отдельные формы хозяйства и надстроек, различные социальные стадии неодинакового темпа и характера, отдельные и различные мифологии. С этой точки зрения, прежде, чем говорить о гомеровском эпосе, давшем в позднее время панэллинским, следует взять провинциальный эпос вообще, особенно критский.¹ Из основных критских мифологем мы даем три, причем в центре всех сказаний находится царь Крита, Минос, он же царь преисподней.² Первый мифологический цикл имеет героиней Пасифаю, жену Миноса. Эта Пасифая – дочь Солнца, Гелиоса, сестра волшебницы Кирки, волшебница и сама; ревнуя Миноса, она делает так, что Минос при соединении с женщиной выпускает из себя змей и пресмыкающихся, и потому ни с кем не может соединиться. Сама же Пасифая влюбляется в быка и рождает от него Минотавра – чудовище, которое

живет в лабиринте и требует ежегодной дани от афинян в виде самых цветущих юношей и девушек.¹ Второй цикл сказаний говорит не о жене Миноса, а об его матери, Европе. В Европу влюбляется Зевс и в виде быка похищает ее с Родоса, везет на себе через море на Крит; там она рождает Миноса². Мы знаем, однако, критское изображение Зевса в виде орла; место его любовного соединения с Европой – под платаном.³
Наконец, третий цикл группируется вокруг не жены и не матери Миноса, а его дочери, Ариадны. Ариадна влюбляется в Тезея, выдает ему Минотавра и бежит с ним.⁴ Итак, во всех трех сюжетах рядом с Миносом стоит женщина, то жена, то мать, то дочь, и всюду она связана с мотивом любви. Мужским соответствием к этой жене и матери является бык, и Минос теснейшим образом соединен с Минотавром, чудовищем, имя которого в народной этимологии понималось, как Минос-бык. По одному варианту мифа, это чудовище называлось медным гигантом по имени Талос или Тавр и представляло собой медного человека, трижды в день обегавшего Крит. Он был дан Европе Зевсом и ненавидел иностранцев: кидал в них камни, накалял себя в огне и в своих объятиях сжигал их. По другому варианту, он был сделан Гефестом и подарен Миносу; завидев аргонавтов, он бросал в них камни. Что ‛камень’ не случайно увязан с ‛медным гигантом’, видно из того, что на Крите, где Талосу оказывались почести, он изображался на монетах крылатым юношей с камнем в руках.⁵ – Бык и медный человек, как мотивы, дублируются собакой и золотом. Так, Гефест же делает из огненного золота венок и дарит его Ариадне; и Ариадна и Европа получают в дар собак или, по варианту, медного человека Талоса. Семантика ‛золота’ очень хорошо видна в этом венке Ариадны: она носит его на голове, сделан он из огненного золота и индийских камней, светит Тезею в лабиринте, а затем и прямо является звездой. Таким образом, мотив ‛золота’ есть ‛световой’ мотив и соединен с мотивом ‛драгоценных камней’; этот же миф говорит, что венок Ариадны был ее светящимися золотыми волосами, и потому мы вправе видеть в ‛золотых волосах’ Ариадны, сделанных Гефестом (а вслед за этим и в самой Ариадне), параллель к Гефестовому ‛медному чудовищу’-минотавру. Каждый из трех циклов

имеет свои варианты и дополнения. Так, мы уже знаем, что Минос не мог соединиться ни с одной женщиной. Но вот он влюбился в Прокриду, и она дала ему волшебный напиток Кирки, и тогда он исцелился; в награду Минос подарил Прокриде собаку и дротик.¹ Как же попала Прокрида к Миносу? Она изменила мужу за золотой венок и должна была убежать. Итак, в лице Прокриды с ‛золотым венком’, с ‛волшебным напитком’ и с ‛чудесной собакой’ мы имеем уже дело не с Ариадной, дочерью Миноса, и не с Пасифаей, его женой, а с возлюбленной. Что же это за критская собака? Оказывается, в святилище Зевса Критского находилась золотая собака, сделанная Гефестом и им одушевленная. Эту волшебную собаку украл Пандарей, брат Прокриды, и за то был обращен в камень (скалу)², а по варианту – в птицу, в морского орла.³
С точки зрения сюжета, к критскому эпосу непосредственно примыкает цикл аттических сказаний о Тезее. Как известно, Тезей – борец по преимуществу, подобно Гераклу; он бьется с чудовищами и великанами, избавляя от них страны. Кроме того, Тезей бился и со зверьми; так, он убил марафонского быка и кроммионского кабана, который, по смежному варианту, был кровожадной и безнравственной разбойницей. Отвоевал Тезей и амазонку Антиопу, единоборствуя с женщиной, уже не в виде зверя, но, все же фантастической природы. На свадьбе лапифов Тезей освободил женщину от кентавров, конеобразных чудовищ. Но главный подвиг Тезея – убийство критского Минотавра. Когда Минос потребовал от афинян обычной дани чудовищу, Тезей добровольно вызвался поехать на Крит. Он, среди всеобщего траура, уезжает на корабле к далекому острову; там дочь царя, златоволосая Ариадна, влюбляется в героя, помогает ему убить Минотавра и убегает с ним на корабле от отца. Миф рассказывает, что было две Ариадны, и что обе они получали божеские почести, лишь с одной были соединены праздники грустного характера, с другой – радостного; одной из них Тезей изменил, другая вышла после него замуж за Диониса. Роща, где показывали гробницу Ариадны, называлась рощей Афродиты-Ариадны, и Ариадна подарила Тезею статую Афродиты, которую тот посвятил на Делосе после убийства Минотавра. Вообще, насколько Тезей сливается в культе с Посейдоном, богом воды,

настолько Ариадна неотделима от богини любви Афродиты, являясь просто ее разновидностью; когда Тезей едет на Крит, с ним на корабле находится сама Афродита. Помимо любовной истории с Ариадной, Тезей известен еще двумя похищениями женщин – Елены и Персефоны. Знаменитую Елену Тезей похищает для себя, но Персефону (имя богини преисподней) он добывает для своего друга. Жених, желавший добыть руку этой страшной царевны, должен был сперва биться с собакой (ведь преисподнюю сторожила собака); с этой целью Тезей приезжает в Царство Аидонея (имя бога смерти) и добывает невесту.¹ Однако, то, что Тезей был возлюбленным Ариадны, не пропадает, так сказать, даром для мифа. Тезей становится впоследствии мужем Ариадниной сестры, Федры. А история этой Федры общеизвестна: мачеха влюбляется в пасынка, Ипполита, который отказывает ей в любви и падает жертвой ее мести.² Здесь, в лице Федры, мы имеем тот аспект богини любви, в котором она Иштарь-губительница. Но этот мотив любви-гибели является косвенным для цикла мифов о Тезее.
Прежде, чем расстаться с критским эпосом, необходимо сопоставить его с кельтским сказанием о Тристане и Исольде. Мы видим, что женской фигурой на Крите является божество любви, критская Афродита, называемая то Европой, то Пасифаей, то Ариадной. Она – дочь царя, или жена, или мать. Мужская фигура – это царь острова Минос, божество преисподней в одном аспекте, неба – в другом, теснейшим образом соединенный и с Посейдоном. И мужское божество, и женское аттрибутивно имеют ‛золотые волосы’, которые в варианте заменяются ‛золотым венком’, или ‛золотой собакой’ и являются изделием Гефеста, конкретным металлическим предметом, и в то же время ‛звездой’, ‛огненным светом’, ‛сиянием’.³ Мужское божество варьируется ‛быком’, ‛птицей’ (в частности орлом, морским орлом), женское аттрибутивно ‛собакой’; при этом мужское божество с ‛золотыми волосами’ находится рядом с ‛огненным медным чудовищем’, оба в форме ‛быка’, а женское божество с ‛золотым венком’ или ‛золотыми локонами’ – рядом с ‛золотой собакой’. Параллельно похищается ‛собака’ или ‛женщина’, и герой бьется за женщину с собакой. ‛волосы’ и ‛золотой венок’ дублируются ‛драгоценными сверкающими каменьями’;

тот, кто похищает ‛золотую собаку’, обращается в ‛камень’, и ‛медное чудовище’ держит в руках или бросает ‛камни’. Таким образом, в критском эпосе мы встречаем те же элементы, что в сюжете «Тристана и Исольды», лишь в ином стадиальном оформлении. Здесь, в критском эпосе, еще совершенно наглядно тождество главных героев со зверьми и птицами, с золотом и с камнем. ‛Золото’ имеет совершенно явную огненно-световую значимость, уравнивающую его со значимостью ‛камня’. В то же время это ‛золото’ имеет замену и в ‛меди’; ‛золото’, ‛медь’ и ‛камень’ связываются с ‛собакой’ или с ‛чудовищем’. Однако, все эти неодушевленные предметы – металл и камень, а также животные – собака, бык, птица – фигурируют в критских сюжетах в качестве главного персонажа. Человеческий персонаж представляет ту или иную разновидность мужского бога ‛неба || преисподней || воды’ и женской богини той же значимости, с прибавлением ‛любви’ и ‛красоты’. Мы получаем, таким образом, ряд стадиальной семантики: ‛камень’ – ‛металл’ (медь и золото) ‛птица’, – ‛собака’ – ‛бык’. Эта семантика, функционально изменяясь и переоформляясь, несет в себе ту же значимость ‛неба || преисподней’, которая антропоморфизуется в героях критского сюжета. С точки зрения кельтского оформления, критский эпос представляет собой ту стадию сюжета, когда неодушевленные предметы и животные еще заменяют действующих лиц, людей и героев, переставших быть даже богами, в то время, как в кельтской поэме они уже несут лишь функцию аттрибутов при героях. Мы видим теперь, что не простая случайность эта выдвинутая роль ‛золотых волос’ Исольды, роль ‛собаки’ и роль ‛драгоценного камня’, который является основной приметой, позволяющей распознавать Тристана. То, что в кельтском эпосе осталось недоговоренной деталью, то в критском имеет свое самостоятельное место наряду с действующими лицами. Тристан, рудиментарно уподобленный ‛птице’, когда по птичьи поет при свиданиях с Исольдой, или ‛птица’, приносящая в клюве ‛золотой волос’ Исольды, для критской мифологемы есть либо ‛птица’, похитившая ‛золотую собаку’, либо ‛птица’ во время своего любовного соединения с божеством ‛любви’; и на Крите и у кельтов ‛любовные свидания’ происходят под ‛деревом’. Что касается до истории с чудовищем, требующим дани, и всего, что в данном случае приурочено к Тезею, то здесь не приходится говорить о кельтских переоформлениях, а нужно прямо сказать, что там и тут перед нами одно и то же сказание. Кельтская Ирландия – это наш Крит, король Ирландии – Минос, волшебница Исольда с золотыми волосами – волшебница Пасифая-Ариадна; дядя Исольды, великан Морольт – это близкий родственник Ариадны, великан

и чудовище Талос-Тавр-Минотавр. Тезей совершенно совпадает с Тристаном, и даже мотив парусов, дважды встречаемый у Тезея, так же дважды и в тех же местах мифа остается у Тристана. В этом отношении любопытна в Тезеевом мифе роль двух Ариадн: одной он изменил, и ее культ носил печальный характер, а другая вышла замуж за бога Диониса, и ей посвящались радостные праздники. Этим двум Ариаднам соответствуют две Исольды. Исольда белорукая несет, так сказать, отрицательные функции, и Тристан не хочет стать ее мужем. Но двойственный характер остался и у главной Исольды; то Тристан изменяет ей и уезжает, то пламенно ее любит. Она, возлюбленная Тристана, выходит замуж за Марка. Ее жизнь проходит среди счастья, с одной стороны, в печали и тоске с другой. В мифе все эти реалистические черты являются чистейшими метафорами. Особенно бросается в глаза метафоричность реализма в мифе о похищении Тезеем Персефоны. Мы знаем, что такое похищение Персефоны служило сюжетом священного сказания в Елевсине, но там похитителем был бог смерти, Аидоней, и весь рассказ еще сохранял мифологический характер. В передаче Плутарха мифологические черты заменены реалистическими, и только остались без изменения одни имена; здесь роль божества смерти играет Тезей, а Аидоней оказывается царем, отцом Персефоны, смертной царевны. Чтоб получить царевну в жены, нужно победить собаку. Еще более реалистичен сюжет о Тристане, который борется за собаку для Исольды ; мотив такой борьбы – желание подарить Исольде собаку – вполне реален. Но самая борьба с великаном (условие для получения этой собаки) остается осколком мифа; и волшебный характер самой собаки – еще более мифичен.
Миф, общий для критян и кельтов, имеет свою значительную вариацию в колхском эпосе. Здесь героем является Ясен. Он приезжает к царю Айэту за золотой шерстью барана, которая висит на дубе в роще Ареса и охраняется драконом. Однако, чтоб добыть эту золотую баранью шерсть, Ясон должен запрячь пару огромных быков с медными ногами, дышащих огнем, работы Гефеста. В Ясона влюбляется дочь царя, волшебница Медея, которая дает ему волшебное зелье с тем, однако, чтоб он на ней женился. Ночью они идут в рощу Ареса, дают дракону волшебное питье – яд, добывают золотую шерсть и убегают на корабле Арго. Отец посылает за Медеей погоню, но безуспешно. Они проплывают страны лигиев и кельтов, остров Кирки, минуют сирен, Скиллу и Харибду. Мы узнаем, что впоследствии от этой связи Медея рождает двух сыновей, и что Ясон покидает ее для брака с другой женщиной.¹ Итак, основная концепция мифа здесь та же, что