К изучению источников Энгельса. Баховен.
$nbsp;
Поиск: по документу
Режим: текстовый | факсимильный
К изучению источников Энгельса. Баховен.В* «Происхождении семьи» Энгельс называет Баховена гениальным мистиком1. В до-фашистской Германии мистики, действительно, пытались возродить «своего» Баховена (см. превосходно изданную И. Н. Винниковым книгу «Из архива Моргана», 1935, стр. 150 сл.). Тем необходимее подойти к Баховену, как к источнику Энгельса, который считает, что теория материнского права была для науки подлинной революцией2. Я хочу обратить внимание на то, что Баховен имеет свою обусловленность не только в этнографии, но и в классической филологии, — а, между тем, классики игнорировали его гениальные труды и почти никогда не цитировали. О Баховене-классике я и собираюсь сказать несколько слов. Я имею в виду один его филологический труд, «Опыт по могильной символике древних». Изданный в 18593 г., этот труд указывает на пути, которыми пришёл Баховен-классик к теории материнского права, сформулированной в 1861 г.4 Вне истории классической филологии Баховен не может быть понят. В первые десятилетия ХIХ в. классики занимались в области изучения религии так наз. «символикой», которая возникла в русле немецкой романтической филологии. Самым видным её представителем был Крейцер, автор «Символики и мифологии древних народов, преимущественно греков», 18105, в пяти томах. Туманная и таинственная, написанная тёмным, многозначительным, но вялым языком, эта книга сыграла огромную роль и главенствовала в науке, пока в 1829 г. не была разбита рационалистом Лобеком в его исследовании древнегреческих мистерий, «Аглаофамусе»6. Ультра-идеалисты и мистики, классики типа Крейцера видели в «символах» непосредственное откровение, источник сверхчувственных познаний, боговдохновение, которым когда-то владели Орфей и другие (чисто-мифические!) «великие учители» челове 1 Ф. Энгельс называет так Бахофена в статье «К доистории семьи (Бахофен, Мак Леннан, Морган)» // Льюис Г. Морган. Древнее общество. Ленинград, 1934. С. XII. Эта статья 1891 г. стала предисловием к четвертому исправленному изданию «Происхождения семьи, частной собственности и государства», опубликованному тогда же. В самой работе «Происхождение семьи» Энгельс многократно упоминает Бахофена, причем исключительно позитвно, не вспоминая даже о мистике, но только о «заслугах» и «правоте» этого ученого.
2 Энгельс Ф. Там же. 3 Bachofen, Johann Jakob. Versuch uber die Grabersymbolik der Alten. Basel, 1859. 4 Bachofen J. J. Das Mutterrecht. Eine Untersuchung uber die Gynaikokratie der alten Welt nach ihrer religiosen und rechtlichen Natur. Mit 9 Steindruck-Tafeln und einem ausführlichen Sachregister. Stuttgart, Krais & Hoffmann, 1861. 5 Creuzer, Georg Friedrich (1771–1858). Symbolik und Mythologie der alten Volker, besonders der Griechen, von Dr. Friedrich Creuzer. Leipzig und Darmstadt, Heyer und Leske, 1810. 5 v. illus. 6 Lobeck, Christian August (1781–1860). Aglaophamus; sive... Regimontii Prussorum, sumtibus fratrum Borntraeger, 1829. |
 
|
чества, основателями мистерий. Сущность символа открывается интуицией непосредственно. Для дискурсивно мыслящей толпы символы могут быть раскрыты или в мистериальных «показах» священных действ, или в мифах. Миф есть истолкование символа. То, что символ содержит в себе целостно, то миф разлагает на ряд внешне связанных мотивов и эта внешняя увязка заменяет целостность интуитивного познания. Высшая мысль, заключённая в символе, получает еще большую глубину в тёмной и загадочной форме мифического изложения. Но речевая форма мифа ограничивает высшее значение символа. Слова делают бесконечное конечным, а символ будит предчувствие и уводит за пределы конечного и становящегося в мир бесконечного и сущего.
Вся* идейная платформа этих общих тезисов взята от романтиков. На одном её конце — учения о символах поздней античности, в котором платонизм помножен на восточную мистику и Плотина. На другом конце учение о символике официальной церкви. В сложном контексте древней мистики, философского идеализма и церковных догматических вероучений возникает «символика», как наука о тайных смыслах древнего мира. Эта наука рассматривает себя в виде истории религии, которая одновременно является и философией. Баховен-классик начал отсюда. Он пошёл в сторону от рационализма Лобека и точного анализа текстологической и антикварно-грамматической школ. Его влекло к широким обобщениям и к анти-формальному анализу. Он начинает изучать «язык могил», — так как саркофаги должны, по его мысли, концентрировать наиболее глубокие образы о вечности и смерти, — и вскрывает самые древние символы. Так он, специалист по римскому праву, профессор в Базеле, юрист, член суда, приступает к вопросам археологии и античной мифологии, и в этой области открывает целый мир совершенно новых явлений. Он показывает |
|
какой богатый материал дают филологу изображения на античных могилах, и как следует строить филологические исследования, посвящённые всестороннему истолкованию какого-нибудь одного памятника искусства. Через 38 лет такое же, в методическом отношении, исследование дает Дитерих1.
Исходя из идеалистической философии, Баховен ищет у древних народов представлений о чувственном и сверхчувственном мирах, о двух полюсах преходящего и вечно-сущего. Он противопоставляет два мира, чувственный и сверхчувственный, миры материи и духа. Оба они, говорит он, находятся в вечном соприкосновении, и для человечества вся загадка бытия заключена в их взаимосвязи, в их пропорции или преобладании одного мира над другим. У древних народов он находит обобщающее представление о двух полюсах преходящего и вечно-сущего. Материя символически представлена в виде женского начала. Женщина — это извечный покой, в противоположность мужскому началу движения. В женщине проявляется консервативная, воспринимающая и оберегающая сила. В ней действует «естественное право», право природы, для которого все люди равны и свободны: libertas — закон материальной жизни всех гилоистических богов. Это «закон Афродиты» с его властным стремлением к мужской производящей силе. Рядом с ним возникает и «цереальный закон», закон Деметры-Цереры, Тесмофоры (законодательницы). Понятие о праве вышло из символического понимания женского права, права женского материнства. Женщина есть свободная стихия мировой природы, основоположной* материи, не знающей неравенства, — матери всего и всех. Это великая сила земли и всего становящегося чувственного. В материнском праве лежит jus naturale. Рядом с ним действует отцовское право, наиболее выраженное в римском понятии власти (im 1 Dieterich, Albrecht (1866–1908). Pulcinella; pompejanische Wandbilder und romische Satyrspiele. Leipzig, B.G. Teubner, 1897.
|
|
perium). В противоположность греческому естественному праву матери, римское отцовское право создаёт политические, социальные идеи семьи, государства, мирового владычества. Оно создаёт jus civile; его природа насквозь политична и нематериальна. В политической идее imperium'а, говорит Баховен, лежит высшее духовное содержание.
Эти две стихии извечны. Они находятся рядом, обогащая друг друга. Отношением материального к нематерьяльному определяется всё человеческое и религиозное развитие. Эта связь двух миров раскрывается в символах мистерий и могил. Именно в могильной символике древнейшие взгляды человечества находят последнее и верное убежище. Вот почему изучать, по мнению Баховена, нужно символику могил. Подкрепленные у него огромным материалом античных мифов, религиозных воззрений, поэтических образов, философских мыслей, могильные изображения раскрывают перед ним картину почитания именно женского начала. Так правильное открытие нового факта реальной человеческой истории оказалось у Баховена результатом неверной теоретической предпосылки. Мы знаем много и таких примеров, и обратных. Они говорят о том, что у некоторых больших умов творческое виденье глубже, чем рассудок. Почти вся классическая наука конца XIX в. и особенно XX в. опережается гениальными высказываниями Баховена. Его отчасти замалчивали классики, но ещё больше просто не знали и не знают. Ссылки на это чрезвычайно редки. Между тем, он положил начало изучения семантики образа и первый показал, что не только мифы имеют свою смысловую значимость, но и вещи, рисунки, статуэтки, материал, из которого сделана вещь, слова и грамматические формы, социальные институты, религия, украшения, одежда, цветы и краски. Он опередил Узенера на |
|
40 лет1.
Нет возможности перечислить всё то, что Баховен открыл для науки, в своей работе 1859 года. Укажу на важнейшие её места. Так, Баховен открыл круг представлений о матери-земле, имеющие такое первенствующее значение для античных религий; работы Дитериха Мать-земля?2 и Альтгейма Terra Mater3 предвосхищены Баховеном. Все то, что есть у Дитериха о Баубо4, у Фриза о семантике цирка5, у Протта о Матери и дактилях6, у Гаррисон о Фемиде, о священных корзинах и ящиках, и данаидах, о Пандоре7, — это всё находится и у Баховена. Работы по семантике* колеса и круга, радуги, пилея, пеплоса и мантии, о значении mundus'а, о Янусе, о масках, о Мидасе и культе яйца, об окне и мифических ослах, о люстрациях, об именах вещей, о молоке и вине, все эти работы Узенера8 и Гаррисон9, Гирцеля10, Гейзо11, Дитериха12, Эйзлера,13 Дуна14, Сонни15 и многих, многих других должны уступить свой приоритет книге Баховена. Основная мысль Маннгардта16, исследования Л. Шредера17, работы по семантике воды-огня18, многое из исследованья Ферле19 и многочисленная последующая литература о смерти, как источнике жизни, восходят к Баховену. Трудно охватить весь круг мыслей этого гениального учёного, всю силу его научного предвидения. С точки зрения классической филологии, эти мысли такая же (говоря словами Энгельса) «настоящая революция» в 1859 г., как в 1861 г. — теория материнского права. Ошибочность концепции Баховена не столько в мистических высказываньях, сколько в том, что он предполагает в древней образной системе известную предумышленность, а также стройность сюжетов. Его построение не выдерживает сейчас никакой критики. Напротив, остаётся в силе его «антирасовый» метод, предвосхищающий английскую школу антропологии и подготовляющий в нём будущего этнографа. 1 Usener, Hermann (1834–1905). Die Sintfluthsagen, Untersucht von Hermann Usener; mit funf Abbildungen und einer Munztafel. Bonn, F. Cohen, 1899.
2 Dieterich A. Mutter Erde. Ein Versuch uber Volksreligion. Lpz. – B., 1905.? 3 Altheim F (1898 – ?). Romische Religionsgeschichte, I: Terra Mater. Untersuchungen zur altitalischen Religionsgeschichte. Giessen, 1931 4 Dieterich A. Kleine Schriften. 1911. S. 126 ff. 5 Fries К. (1867–?). Studien zur Odyssee // Vorderasiatische Gesellschafts Mitteilungen. Jg. 15. № 2–4. В., 1910. 6 Prott H. (1869–1903). M»thr. Bruchstuke zur griechischen Religionsgeschichte // Archiv fur Religionswissenschaften. 1906. Bd 9. 7 Harrison J. E. (1850–1928). Themis: a Study of the Social Origin of Greek Religion, with an Excursus on the Ritual Forms preserved in Greek Tragedy by G. Murray and a Chapter on the Origins of the Olympic Games, by F. M. Cornford. Cambr., 1927; Harrison J. E. Prolegomena to the Study of Greek Religion. Cambr., 1903; Harrison J. E. Pandora's box // JHS. 1900. Vol. 20. 8 Usener H. Zwillingsbildung Kleine Schriften. Lpz. – B., 1913. Bd. 4; Idem. Milch und Honig Kleine Schriften. Lpz. – B., 1913. Bd. 4; Idem. Keraunos Kleine Schriften. Lpz. – B., 1913. Bd. 4; Idem. Klagen und Lachen Kleine Schriften. Lpz. – B., 1913. Bd. 4. 9 См. выше примеч. 16 10 Hirzel R. (1846–1917). Der Name. Ein Beitrag zu seiner Geschichte im Altertum und besonders bei den Griechen // Abhandlungen der philol.-histor. klasse der kgl. Sachsischen Gesellschaft der Wissenschaften. 1918. Bd. 36; Die Person: Begriff und Name derselben im Altertum / Rudolf Hirzel and Griechische Kultur-Entstehungslehren / Woldemar Graf, Uxkull-Gyllenband. New York, 1976. 11 Geizo 12 Dieterich A. Abraxas; Studien zur Religionsgeschichte des spateren Altertums. Lpz., 1891; Nekyia; beitrage zur Erklarung der neuentdeckten Petrusapokalypse. Lpz., 1893; Idem. Pulcinella. Pompeianische Wanderbilder und romische Saturspiele. Lpz., 1897; Eine Mithrasliturgie. Lpz. – B., 1903; Idem. Mutter Erde. Ein Versuch uber Volksreligion. Lpz. – B., 1905; Idem. Sommertag // Kleine Schriften. Lpz.-B., 1911. 13 Eisler R. (1882–1949). Weltenmantel und Himmelszelt. Munchen, 1910. Bd 1–2. 14 Duhn F. (1851–1930). Rot und Tot // Archiv fur Religionswissenschaften. 1906. Bd. 9; Italische Graberkunde / Von Friedrich von Duhn. Heidelberg, C. Winter, 1924-. V. <1–2>. 15 Sonny A. Rote Farbe im Totenkult // Archiv fur Religionswissenschaften. 1906. Bd. 9. 16 Mannhardt W. (1831–1880). Die Korndamonen; Beitrag zur germanischen Sittenkunde. B., 1868; Idem. Der Baumkultus der Germanen und ihrer Nachbarstamme. Mythologische Untersuchungen. Bd 1–2. B., 1875–77; Idem. Antike Wald- und Feldkulte, aus nordeuropaischer Uberlieferung erlautert. B., 1877; Idem. Mythologische Forschungen aus dem Nachlasse. B., 1884. 17 Schroder L. Bohnenverbot // Wiener Zeitschrift fur die Kunde des Morgenlandes. 1901. Bd. 15; Idem. Mysterium und Mimus in Rigveda. Lpz., 1908. 18 См. Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. Л., 1936. С. 254: «Мотивы, имеющие метафору ситуаций, лягут эпизодами. Таковы, например, сцены суда, распинаний, пробуждений из гроба и комбинации дерева — огня — воды: водные эпизоды (погружения, утопания и выходы их воды), огневые эпизоды (сгорания), эпизоды с деревом (повешения). Это, так сказать, биография Ярилы и майского дерева: дерево бросается в воду, или огонь — в воду, или дерево — в огонь. Как я уже показывала, в таких эпизодах дается, в сущности, картина страстей божества (его оплакивают, хоронят, бросают в воду или в огонь, или вешают; затем оно воскресает — радуются, едят), и в каждой сцене водоборства и огнеборства мы уже имеем элементарные страсти. Но не забудем и того, что все это не больше как сюжетный монолог или, что то же, форма самобиографии: в каждом таком мотиве или таком эпизоде перед нами чистое удвоение: дерево на дереве, огонь в огне, вода в воде, т. е. смерть и оживание в себе же самом». 19 Fehrle E. (1880–1957). Die Kultische Keuschheit im Altertum. Giessen, 1910; Idem. Zauber und Segen. Jena, E. Diederichs, 1926. |
|
Если б Баховен характеризовался только идеями в стиле Крейцера, он не мог бы положить начало истории семьи. Самое главное в Баховене — чувство новаторства, смелый и глубокий ум, гениальная исследовательская сила. Придя к теории материнского права через наблюдения над образами о матери-природе, Баховен сумел преодолеть господствовавшие в его время мистические бредни и стать на сторону Моргана с его новыми, подлинно научными, этнографическими методами. «Опыт могильной символики» вышел в 1859 г., а уже в 1861 г. появилось его «Материнское право».
Система идей Баховена ждёт своего исследователя. История наук умеет отличать неправильную терминологию от неправильных идей. Баховен очень выиграл бы, если б многие его «страшные» термины были переведены с языка мистики на язык науки. Так, изучение Баховенем «символики», само по себе, не порочно. В науке XIХ в. «символикой» называлось то, что сейчас называется семантологией. Стоит вспомнить гениального русского учёного Потебню, который занимался символикой славянского, русского и украинского народного творчества: его труды остались в русской науке, как одно из величайших достижений, и Потебня не может быть умалён только оттого, что семантика образа называется у него (как и во всей фольклористике и истории религий XIХ века) символикой. Но главная и коренная разница между Баховеном и Крейцером заключается в том, что мистические идеи не мешают Баховену глубоко видеть явления* и производить конкретный анализ многочисленных фактов. Самый метод исследованья и интерпретации могильных изображений был очень плодотворен. Он открыл правильный путь для многих позднейших классиков-археологов. Могильные изображения вскрыли богатейший образный матерьял. |
|
Крейцер так и остался туманно рассуждающим автором мистического трактата. Баховен проявил в своей книге о могильных изображения такую исследовательскую прозорливость, которая делает его гением фактического анализа.
Научная судьба Баховена изумительна. Он всемирно знаменит, как основатель учения о материнском праве. В то же время его, как классика, трагически замалчивали. Гениальный (по выражению Энгельса) швейцарский учёный, археолог, этнограф, социолог, филолог-классик, специалист по римскому праву до сих пор мало изучен, и только один Энгельс дал ему подлинную оценку. 1947 г. |
|