в кости и игрой реалистически-бытовой. И если подходить к литературе всерьёз, как к процессу, и как к процессу не самостоятельному, а зависящему от конкретной истории общества, и, следовательно, его идеологии – то всякий незначительный мотив всегда потребует, чтоб ему было найдено место в общем потоке литературного движения. Особенность Наля в том, что он игрок трагический и что его игра в кости фигурирует в эпической поэме: анализ дошедших до нас материалов легко обнаруживает культовое происхождение этой игры. Но как быть с шулерами, игрой в кости и игорными притонами у Дандина и Петрония? – Это, ответят, реализм. И вот оказывается, что всё-же ответить на этот вопрос нельзя, пока бинокль исследователя направлен только на одно изолированное явление литературы. Пока литература не выйдет из стадии дилетантского изучения и не будет изучаться, как процесс, в связи с закономерной историей общественного мышления – до тех пор нельзя будет ответить не только на этот вопрос, но и на многие другие. Игра в кости появляется у Дандина и Петрония в своеобразном окружении. «История десяти принцев» – приключенческий роман, в котором перемешаны элементы сказочной фантастики, откровенного мифологизма и сочной реалистичности. Но эта реалистичность специфична: по жанру, во всех этих описаниях воров, куртизанок, шулеров и сводниц мы имеем типичный так называемый «грубый реализм». Показательно, что в литературе не только древней, но граничащей с эпохой промышленного капитализма, реализм существует только этот, только низменный; во весь этот период литературы возможны только два жанра – либо антиреальный (со многими разновидностями), либо грубо реалистический, по большей части, комико-сатирический, с определённой тематикой и стереотипным персонажем. Что до тематики, то типичней всего она выраже

на в «плутовском романе»; что до персонажа, то это всегда будут люди низших классов, воры, шулера, плуты всех сортов, погрязшие в разврате. С точки зрения истории и теории литературы, художественные произведения Индии имеют совершенно исключительный интерес, который недооценен только потому, что историей и теорией литературы занимаются вне истории и теории общественного сознания. Наличие в эпической поэме мотива игры в кости с его культовым происхождением и возвышенных персонажей в роли проигравшегося игрока и шулера делают из эпизода Магабхараты драгоценный памятник; роман Дандина, дающий жанровую смесь плутовского романа и эпикопрозаической поэмы, является ценнейшим художественным документом. В том и другом случае героями поэм являются благородные, возвышенные герои в мифологическом вкусе, герои, мифологическая сущность которых легко обнаруживается. Нельзя же серьёзно говорить о Нале и о десяти принцах Дандина, как о реальных людях: фантастическая природа принцев и мифологическая Наля, их сообщество с богами, сказочность их приключений и способностей говорит о той стадии литературы, когда она создавалась на путях от мифологизма к некоторому, еще чрезвычайно условному и робкому, реализму. Не говоря уже о романе Дандина, но и Магабхарата уже не является религиозной поэмой, а имеет вполне светскую (мы теперь сказали бы реальную), даже историческую, установку. Однако ее авторы еще не умеют писать исторических произведений, потому что они не умеют реалистически мыслить. Материал поэмы – мифологический, созданный религиозным сознанием; герои поэмы – в прошлом боги. История Наля и Дамаянти – история космического характера, если только брать ее в генезисе, а не в ее историческом спецификуме, отрицать который было бы слепотой и непониманием. Но генезис и функция нерасторжи

мо увязаны; мало того, пропорция между генезисом и функцией не всегда одинакова и, скажем, наше время, когда мы критически подходим к прошлому и перерабатываем то в нем, что имеет для нашего настоящего ценность, нельзя переносить на те стадии сознания, когда прошлое довлело над настоящим и составляло его сущность.
1933 г.

Примечания
(Игра в кости)

1) См. Schröder, Bohnenverbot, WZKM 15, 1901
2) В царской грамоте (русской) 1648 г. среди запретительных перечислений различных религиозных обычаев есть и такой: «чтобы ... зернью и картами и шахматами и лодыгами не играли». Сумцов, Досветки, 435
3) Tac. Germ. 24
4) Hrd. II 122, Artem. I 4. В Apocolocyntosis Клавдий в аду играет в кости. И в египетской сказке покойник играет в кости на том свете. Известно фаблио XIII в. о св. Петре, который с игральными костями спустился в ад, чтоб обыграть жонглёра, стража грешников.
5) Plut. Rom. 5, O.R. 35
6) Нужно сказать, что игра в кости (или их эквиваленты) сама по себе семантизирует смерть в форме плодородия, земледельческой производительности. На этой почве создаётся двусмысленный мотив игры в кости в новелле, откровенно-непристойный в фольклоре. Пример первого рода – Маззуччио, Нов. 13, об игре в шахматы старого мужа с молодой женой. Второй пример – в былине о Чуриле и Катерине, где игра в шахматы предшествует любовной сцене, и аналогия к былине (игра в карты, отвергаемая ради любовной забавы), в шотландской балладе о Клэрке Саундерсе (Тиандер Зап. параллели к былинам о Чуриле и Катерине. ЖМНП. 1898. XII. С.298 слл.).
7) О семантике цирка и цирковых игр см. Harrison, Them. 228 ss., у Фриза (Stud. z. Odyss.) и Баховена (Grabsymb.).

О. Фрейденберг