¹ Учителем Фрейденберг в этом предмете был знаменитый Ф. И. Щербатской.
² Будущему академику С. П. Обнорскому тогда было едва за тридцать. Из старых профессоров и вообще из старшего поколения с яфетической теорией в 20-е годы связывали себя всего несколько человек; так, лекции по палеонтологии речи посещали одно время И. Г. Франк-Каменецкий, Л. П. Якубинский, К. Д. Дондуа и др.

¹ Еще в 1925 г. в письме к коллеге Фрейденберг писала: «Марра я понимаю глубоко, органически; когда я его слушаю, у меня волнующее сознание, что я его понимаю всем своим умственным складом, всем мироощущеньем своей умственной души, что я рождена быть его ученицей и адептом. Я ни с кем не чувствую себя так свободно и духовно легко, как с ним, чего мне не прощают „шаляпинистки», поклонницы Иафета. В то же время я прекрасно понимаю, что он как творец сосредоточен только на яфетизме. Ему не нужно ничего, кроме слепого последованья его теории: в этом его красота как основоположителя. Не поймите меня банально: да, слепота ему мила, самостоятельность докучна, и ему нужно удобренье, покорная и восторженная стихия сектантства и фанатизма; ему нужен лить он сам, он в учениках, он в матерьяле, он в методе. Гений – это конденсатор. Нельзя к нему прилагать мещанской морали, – я не осуждаю его, а восхваляю. Для меня же всякая революционность подлинна только в своей области. (...) Я не мыслю ни иных форм почитания, ни иных путей соучастия, кроме органических внутренних. Подражателем и „последователем» я быть не в состоянии». «Измены» и «отречения», о которых говорит Фрейденберг в Воспоминаниях, лежат для нее в иной плоскости, нежели расхождения в научных вопросах. Время показало, что слова о невозможности измен и отречении были сказаны ответственно: когда в 1950 г. марровцы «увидели всю порочность того теоретического пути, по которому шли наши исследования» (Мещанинов И.И. Письмо в редакцию газеты «Правда». – Правда. 04.07.1950), Фрейденберг в своем выступлении «По поводу языковедческой дискуссии» (30.07.1950) говорила о том, что она поддерживает в марризме и что в свое время она с убежденностью пришла в марровский лагерь, где кипела живая творческая мысль. А на рукописи «Лекций по теории античного фольклора» ею была оставлена следующая запись: «Критика теории Марра. которого я глубоко уважала, вызывалась чисто научными причинами. В разгар насильственного насаждения его теории я не могла предполагать, что последует за 1950 годом».
² Признавая свое ученичество, Фрейденберг все же делает попытку заявить о своей самостоятельности: «Мне легко показать, – писала она, – исходя из хронологии работ Марра. свою полную самостоятельность. Но я ни одного года не прожила в свободной научной обстановке. Авторитет Марра и ортодоксальность его фанатичных учеников частью сбивали меня, неопытную, с толку, а частью давили и терроризировали. Но внутренне я очень скоро сбросила с себя всякое принуждение. Именно потому, что я встретилась с Марром с самостоятельной параллельной работой, я ценила, уважала и понимала Марра и органически не была в состоянии изменить ему. Марровское толкование имен Атенэ-Этаны, сделанное в 1924 году, имело предшествие в моей „Одиссее», где я устанавливала то же самое в 1922 году на сюжетном материале [Имеются в виду работа Марра «Смерть-преисподняя в Месопотамско-Эгейском мире» (Доклады Академии наук, 1924) и экстракт с опозданием опубликованной работы Фрейденберг: Сюжетная семантика Одиссеи Язык и литература. Т. 4. Л., 1929. – Н. Б.]. Открытая мною область сюжетосложения была вобрана Марром и влита в его общее учение о семантике слова и „речевой культуры». Его „Иштарь» вышла в 1927 году, а „Из поездки к европейским яфетидам» в 1925 году, „Смерть-преисподняя» и „Первый средиземноморский дом» в 1924 году [См.: Марр Н. Я. Иштарь. От богини матриархальной Афревразии до героини любви феодальной Европы Яфетический сборник. Т. 5. Л., 1927; он же. Из поездки к европейским яфетидам Яфетический сборник. Т. III. М.-Л., 1925; он же. Первый средиземноморский дом и его яфетические названия, у греков megaron, у римлян atri-um Известия Российской Академии Наук. 1924. С. 225–236 – Н. Б.]. Этим я хочу сказать, что с точки зрения объективной истории науки те выводы, которые я делала совершенно самостоятельно до знакомства с Марром и опубликовывала в 1923/34 годах, не могут быть от меня отняты только оттого, что и Марр опубликовал их в 1924 году. Между тем, весь мой труд тонул в Марре, а сама я причислялась к его ученикам. Впрочем, и тогда и потом мои достижения считались принадлежащими не мне, а марризму; напротив, все мои недостатки всегда приписывались мне одной. И сюжетология, и все, что я делала, шло на потребу Яфетического Института, где я работала даром. Конечно, это было огромное счастье, что я получила среду, полное понимание, друзей, горячее биение научной жизни, атмосферу большой науки. Но трагедия, которая вытекала для меня отсюда же, еще не была мне видна».
³ Речь идет о единственной прижизненной монографии: Поэтика сюжета и жанра (период античной литературы). Л., 1936. В период работы над «Поэтикой сюжета и жанра», предшествующий времени написания Воспоминаний, Фрейденберг вполне осознала двусмысленную роль, какую сыграл Марр в ее научной судьбе. «Во мне накипело в душе от Марра. Чем влиятельней он становился, чем насильственней он заставлял принимать свое учение и подлаживаться под политику, тем громче поднимался во мне негодующий протест. Я желала сбросить с себя гнет его имени, тяготевший над моей научной индивидуальностью: мне надоело терпеть гонение за недостатки его теории и отдавать в его приходную книгу свои научные достижения. Его клика, его камарилья, ничтожества, выдвигавшиеся им в ущерб науке, его недоступность, вырождение былых ею взглядов и привычек, партийная лесть и деспотизм – это все раздражало меня, вызывало во мне стыд, и я хотела отмежеваться от марризма. Столько лет борясь за Марра, я боролась за передовую мысль и ее независимости; теперь я видела, что она сама стала деспотичной, нетерпимой, неумной. Марр начал с расизма [»Расизм» применительно к учению Марра имеет совершенно специфический смысл. Начав с установления параллелей между грузинским языком и семитическими языками, Марр предположил для яфетической (грузинский, эламский, халдский) и семито-хамитской ветви общий праязык, которому соответствуют прараса и прародина. Постепенно Марр расширил семью яфетических языков, представляя их субстратом языков Средиземноморья. Но уже в 1923 г. Марр решает, что так называемые «расовые» языки (яфетические, индоевропейские, семитические) представляют собой только различные стадии в развитии единого языкового процесса. С этого времени «расизм» сменяется «палеонтологией речи», т. е., изучением доисторического состояния языка и закономерностей глоттогонического процесса на фоне диахронически изучаемой материальной культуры и социальной истории. Фрейденберг считала наиболее ценным у Марра те его исследования, которые находились методологически еще в русле традиционного языкознания, хотя им сопоставлялись и языки, считавшиеся неродственными. В настоящее время сравнительное языкознание оперирует значительным числом изоглосс, связывающих общеиндоевропейский с общекартвельским и общесемитским, наличие которых объясняется культурными контактами – Н. Б.] – и его „яфетический» период был самым блестящим и последовательным. „Четыре элемента» (см. статью И. М. Дьяконова, с. 180), порвав с расизмом, завели в теорию архетипов, если не мистики. Они как научная теория не умны и не красивы. Ввязываясь в разрешение всех наиболее важных вопросов. Марр понимал происхождение искусства по Веселовскому. Он думал выкарабкаться при помощи теории стадиальности; но какая она плоская, философски бедная, мещанская!» Фрейденберг делала попытки заявить о своем особом, неортодоксальном положении среди «друзей нового учения о языке», написать в предисловии к «Поэтике», что «путь отсутствия самостоятельности не всегда единственный для прихода к его (Марра) школе»; более десяти раз редактор возвращал текст предисловия: «Мне не только нельзя было высказать того, что накипело, и сбросить насильственное имя „ученика» Марра, но с меня требовали полного отказа от своего научного лица в пользу Марра и его школы. Полемизировать с Марром запрещалось, да я и не хотела этого, признавая только позитивную критику, путем своей собственной работы».

¹ В начале 1926 г. был организован сектор (палеонтологической) семантики мифа и фольклора, председателем которого был весьма далекий от марризма В. Ф. Шишмарев; в работе сектора принимали участие В. В. Струве. Б. В. Казанский, М. С. Альтман, И. Г. Франк-Каменецкий, И. И. Мещанинов и др.
² Книга, о которой говорил В. В. Струве, это, скорее всего, опубликованная в 1922 г., но в Петроград попавшая с опозданием: Saintyves P. Essais de folklore biblique. Magie, mythes et miracles dans l'Ancien et le Nouveau Testament. Р., 1922. Слова Струве были тем более важны для Фрейденберг, что после скандальной защиты она, как видно из дальнейшего, оказалась в полной изоляции и искала себе работу, обращаясь, на биржу труда. Вскоре исследование о романе получило лестный отзыв мирового авторитета в христианистике А. Гарнака (ему было послано резюме на немецком языке), а в 1927 г. вышла знаменитая книга Карла Кереньи, пришедшего ко многим аналогичным «Происхождению романа» выводам (Kerenyi K. Die Griechisch-Orientalische Romanliteratur in religionsgeschichtlicher Beleuchtung. Tübingen, 1927).
³ Главнаука – отдел Наркомпроса.

¹ В своих мемуарах Фрейденберг пишет: «Марр никогда не бывал на занятиях своего института. Он всегда где-то заседал, верней, показывался. Гоняясь за популярностью и желая слыть общественником, он отказывал научным занятиям в своем присутствии и руководстве, но сидел на собрании „по борьбе с хулиганством». Вечно думая об одном, о своей теории, на покупал внимание власти своей бутафорской „общественной деятельностью»«.