Басня   —   Лист 495

золотым... А третье после него было создано медное, после которого, говорят, произошло божественное поколение героев; пятое же – начало железного поколения и худший род. При золотом поколеньи и все остальные животные имели членораздельный голос и наслаждались разговорами; их ораторские места (агора) находились посреди лесов. Разговаривала и скала, и листва сосны, разговаривало море, Бракх, с кораблем и с пловцом; воробьи водили в понятных формах знакомство с земледельцем; все вырастало из земли без всякой просьбы, и дружба господствовала между богами и людьми. Узнай же, что все это так было, и научись от мудрого старца Эзопа, который рассказывал нам басни своей свободной музы...»1 и т.д.
А вот басня и в формах домостроя и княжеского зерцала. Это в Индии. «Басни Бидпая», «Хитопадеша» и «Панчатантра»2 представляют собой звериные гномы. Действующие лица – животные (по преимуществу), которые в баснях, апологах и параболах дают советы князю, как нужно управлять государством, а также как следует вообще себя вести. Эти полезные советы, наставления, гномы Бенфей когда-то окрестил притчевым домостроем или княжеским зерцалом, – звериным, конечно. В теорию Бенфея, устарелую для вопроса о Панчатантре в целом, но блестящую по остроумию для ее частей, я здесь не вхожу3. Ясно, что вся «Панчатантра» не подходит под определение Бенфея; но также ясно, что Бенфей не интересовался ни Гезиодом, ни «Зерцалами» и «Домостроями» вообще, а тем более не задумывался над происхождением гномики и басни, — выводы же его оказываются пригодными именно там, где речь идет о генезисе басни и звериной гномы

Комментарии:
1 Babrii fabulae Aesopiae / Ed. F.G. Schneidewin. Lipsiae: Teubneri, MCMI (=1901), pp. 1–2.
2 «Басни Бидпая», «Хитопадеша» и «Панчатантра» – индийские повествования, обрамляющие общим сюжетом отдельные басни, притчи и рассказы. «Басни Бидпая» входили в композицию, составленную, вероятно, буддистами, пять первых книг этого сборника составили «Панчатантру» (ок. III в. до н.э.), более поздние переработки и продолжения того же рода носят название «Хитопадеша». Через персов и арабов («Калила и Димна») и византийскую переработку («Стефанит и Ихнилат») индийские басни и наставления стали достоянием мировой литературы. В «Поэтике сюжета и жанра» Фрейденберг писала: «…рассказ, который ведется в первом лице и ложится рамой для десятка рассказов иных, связанных только нитью окаймления. Зачастую этот личный рассказ состоит из серии рассказов, таких же личных, набегающих и перебивающих друг друга. Самый типичный пример – композиция “Гитопадеши”. Визирь рассказывает царю об одном индусском царе, который слушался мудрого Бидпая: это основная канва всей эпопеи. В свою очередь, она распадается на мелкие окаймления. И здесь открывается вторая черта таких композиций – форма словесных состязаний. Так, идет рассказ о царе, едущем к Бидпаю; ему достаются еще до поездки письмена с четырнадцатью наставлениями, и в каждом из них особый поучительный рассказ, который можно услышать только в одном определенном месте. Но придворные противятся поездке царя; каждый в виде довода приводит отдельный рассказ. Царь, однако, уезжает. Он знакомится с Бидпаем и получает от него, в длинной серии самостоятельных рассказов, ряд поучений. Рассказы эти, в свою очередь, распадаются и нагромождаются один на другой, частый обмен мнений вызывает ряд новых повествований. Характер одного окаймляющего монолога и словесного состязания в виде отдельных монологических рассказов (что следовало бы позволить назвать “диалогическими монологами”) далеко не случаен в этой архаичной композиции. Личный рассказ и словесный поединок, сопутствующий действенному поединку, – две устойчивых формы архаичных словесных актов» (с. 125–126).
3 В 1859 г. немецкий ученый-востоковед Теодор Бенфей опубликовал перевод «Панчатантры» с комментариями, в которых к сюжетам индийского сборника были приведены параллели из мировой литературы и фольклора. В Предисловии Бенфей обобщил свои наблюдения, и это обобщение получило название «миграционной теории», «теории заимствования» или «бродячих сюжетов». В отличие от предшественников, индоевропеистов, он считал сходство сюжетов результатом не исходного родства народов, а культурно-исторических связей между ними – заимствованием, сильным культурным влиянием Востока на европейский Запад. Теория заимствования («восточная», или ориенталистская, теория), или теория «бродячих сюжетов», сохраняет свое значение, но подверглась критике и за сведение всех сходств к заимствованиям из одного источника, и за исключительную роль Индии в создании корпуса сюжетов мирового фольклора, а особенно за роль в этом буддистских проповедников, обрабатывавших традиционный материал. Свои права в конце XIX в. заявили и полигенетическая теория, или теория самозарождения (Жозеф Бедье), и генетическая, в наше время выходящая далеко за пределы индоевропейского родства (Ю. Берёзкин и его школа). Фрейденберг совпадает формально скорее с полигенетизмом, но не из-за пристального внимания к couleur locale. Ее задачей было выявление общности законов мифологического сознания, которые в локальном культурном оформлении передают те же или сходные мифологические образы. Вопросы заимствования или генетического родства находятся на другом уровне исследования, более близком к конкретике явлений.