Композиция Трудов и Дней Гесиода 2 Утопия   —   Лист 248

Мы* не выходим за ограду жилища Перса. Но Платону и этого кажется мало. В конце своей утопии он прибавляет главу, которая непонятна его исследователям, объявляющим ее подложной, писанной не им, а Филиппом Опунтским: это Эпиномида, послесловие к Законам¹ глава о происхождении космоса, о природе неба, звезд и чисел. Эта глава представляет собой, если можно так сказать, рационалистическую мистику чисел. Космогония оказывается по преимуществу похвальным словом в честь звезд. Платон, подобно пифагорейцам и орфикам, понимает число мистически, как некое соответствие природе вещей, как соответствие космическим началам, главным образом, природе неба и светил. «Небо» — говорит он — «... справедливее почитать... и преимущественно к нему обращаться с молитвами... мы, действительно, и утверждаем, что оно дало нам и понятие о числе, да и в будущем даст, если кто захочет ему сопутствовать. В самом деле, кто обратится к правильному созерцанию его,— вселенной ли, Олимпом ли, или небом угодно кому его называть, тот пусть так его и называет — тот будет сопутствовать ему в его собственных разнообразных переменах и в обращении звезд, что дает разные исходы временам года и всем живым существам... Самое же главное будет то, если человек, получив от него дар чисел, разберется во всем его круговращении»² (977 А-В). Число обладает и этической природой: «что число не производит ничего дурного, это легко распознать... Ведь чуть что не всякое неотчетливое, беспорядочное, безобразное, неритмичное, нескладное перемещение и вообще все, что причастно чему-нибудь дурному, лишено какого бы то ни было числа; именно так должен мыслить об этом тот, кто