чества, основателями мистерий. Сущность символа открывается интуицией непосредственно. Для дискурсивно мыслящей толпы символы могут быть раскрыты или в мистериальных «показах» священных действ, или в мифах. Миф есть истолкование символа. То, что символ содержит в себе целостно, то миф разлагает на ряд внешне связанных мотивов и эта внешняя увязка заменяет целостность интуитивного познания. Высшая мысль, заключённая в символе, получает еще большую глубину в тёмной и загадочной форме мифического изложения. Но речевая форма мифа ограничивает высшее значение символа. Слова делают бесконечное конечным, а символ будит предчувствие и уводит за пределы конечного и становящегося в мир бесконечного и сущего.
Вся* идейная платформа этих общих тезисов взята от романтиков. На одном её конце — учения о символах поздней античности, в котором платонизм помножен на восточную мистику и Плотина. На другом конце учение о символике официальной церкви. В сложном контексте древней мистики, философского идеализма и церковных догматических вероучений возникает «символика», как наука о тайных смыслах древнего мира. Эта наука рассматривает себя в виде истории религии, которая одновременно является и философией.
Баховен-классик начал отсюда. Он пошёл в сторону от рационализма Лобека и точного анализа текстологической и антикварно-грамматической школ. Его влекло к широким обобщениям и к анти-формальному анализу. Он начинает изучать «язык могил», — так как саркофаги должны, по его мысли, концентрировать наиболее глубокие образы о вечности и смерти, — и вскрывает самые древние символы. Так он, специалист по римскому праву, профессор в Базеле, юрист, член суда, приступает к вопросам археологии и античной мифологии, и в этой области открывает целый мир совершенно новых явлений. Он показывает