служит ее верная прислужница Бранжиена, а еще дальше – вторая Исольда. Когда Исольда отсылает Бранжиену в лес, желая ее убить, а потом возвращает ее живой и еще более любимой, то она делает со своей служанкой то, что сюжет делаете с ней самой. Здесь нам приходится вспомнить с полной неизбежностью, что Тристан сделан сыном Бланшфлэры, и что эта увязка здесь недаром. Эпические сказания, основанные на мифах о ‛солнце ||воде ||преисподней‛, развертывают этот пучковый образ в мотивы с такой структурой: 1) муж или возлюбленный забывает свою жену или возлюбленную, изгоняет ее и на ее место ставит другую такую же женщину, с таким же именем и такой же наружности; 2) муж или жена вместо себя подсылают на ложе своих заместителей, по большей части-слуг; 3) из-за дяди, деверя, мачехи, отца и т. д. герой или героиня убегают далеко в чужую страну, становятся прислугой, рабом или нищим и возвращаются, когда воскресает их муж или жена. Именно такой сюжет (казалось бы, типично-средневековый) мы имеем в мифе об Исиде: из-за деверя, Сета, она бежит на чужбину, становится там нянькой, и возвращается, когда ее муж Осирис воскресает. Но здесь эта реалистическая структура сюжета создана мифом. В средневековом эпосе типичною формулой этого же сюжета служит история германской Берты, которую бросает муж и сходится с другой Бертой, похожей на первую. В двух Исольдах мы имеем то же явление, и нетрудно видеть, что Тристан сознательно забывает свою первую жену, чтоб сойтись со второй. Однако, именно Берта, божество земли, в ее аспектах плодородия и смерти, указывает, что схожая с нею заместительница, с ее, именем, есть она же сама. Мы видим, что златовласая Исольда и Исольда белорукая похожи друг на друга и носят одинаковые имена, т. е. имеют одинаковую сущность, во что с первой Тристан соединен в производительном акте, а с другой нет; у одной, следовательно, функции воспроизведения, у другой только загробные. Бранжиена, которую Исольда посылает вместо себя на ложе, является таким же дублером, а тот и другой мотивы семантически одинаковы. Когда Тристан и Исольда удаляются в лес и нищенствуют там, они повторяют всех этих оклеветанных жен и мужей, временно усылаемых в далекую глушь. Мотив ‛удаления‛, ‛жизни в глухом лесу‛, ‛нищенства‛ в разных метафорах передает один и тот же образ смерти. Тристан трижды появляется в виде нищего, и в одной из сцен Исольда изображена гневной, неумолимой, изгоняющей Тристана, упорно не узнающей его, т.е. той самой, какой в соседних эпосах является роль мужа по отношению к временно забытой им жене. Огонь, который не касается Исольды на божьем суде, и пламя костра,
Комментарии: