смическом, физическом значении беззакония, потому что образ беззакония соответствовал разрушительной стихии воды. Когда он получил этическое содержание, каузализация поставила его в причинно-следственную связь с разрушительностью водной стихии: понятие размежевывает конкретные и отвлеченные значимости образа, но еще сохраняет между ними увязку в форме каузального соотношения. Так создается всякая типологичная эсхатология, особенно библейская, с ее идеей возмездия, причинно-следственной по существу (гибель «из-за» нечестия).
Полную и неожиданную параллель к такой именно «классической», в библейском смысле, эсхатологии показала в римском историческом эпосе С. В. Полякова1 показывают Греция и Рим. Но и Греция интересна тем, что часто дает два ряда, этический и космогонический, в едином комплексе, без, однако, причинно-следственной «кары за ...». Таковы примеры в греческой трагедии, в этом этическом жанре, основанном на перипетии победы Дики и крушения Гибрис. Казалось бы, физические катастрофы не должны здесь иметь места. Но вот у Эсхила богоборец Прометей низвергается в пропасть при землетрясении, вихрях, при полном светопреставлении. Если это может еще производить впечатление кары, то у Софокла просветленный Эдип никак не может считаться покаранным: однако он исчезает с края обрыва при громе, молнии, буре, землетрясении, и это получает объяснение только в параллелизме мотива сыновей-нечестивцев да его собственного (давно искупленного) нечестия. У Еврипида в «Беснующемся Геракле» мотив безумия и крушения законности (мятежа, безбожия, узурпации Лика) не стоит в причинно-следственной связи со стихией Лютты, набегающей «неистовей пуще Понта со стонущегоом волнами», при землетрясении и молнияхперунах; в буре разрушающей дом Геракла, срывающий кровлю, сотрясаю
Комментарии:
