Евангелие   —   Лист 2 (об.)

должны* ее пожрать, и произносит формулу крещения. Тюлени всплывают мертвыми от внезапной молнии, и Фекла снова спасается. Наконец, Феклу привязывают к разъяренным быкам, но и здесь чудо спасает ее. Когда же царица Трифэна падает от ужаса в обморок, Александр начинает бояться ее связей при дворе, и отпускает Феклу «рабу божью». Фекла переодевается в мужское платье и идет снова к Павлу. Конец истории – на родине, в Иконии, где она узнает, что ее жених уже умер. Она встречается с матерью и посещает место, где в первый раз увидела и услышала Павла.
Этот рассказ, чрезвычайно нелепый и наивный, очень интересен научно. И вот почему. С одной стороны, он очень типичен для апокрифических Деяний апостолов: тут проповеди Павла, гонения, суд, обращение язычников, чудеса. А с другой стороны, именно он-то и совершенно выделяется из всех прочих Деяний выдвинутой ролью Феклы и ее мученичеством. Вот и возникает вопрос: что же это, Деяния? – Не Деяния? Мученичества? – Посмотрим. Ведь у нас есть хороший образец: это мученичество Стефана в канонических Деяниях апостолов, начиная с главы 7-й. Но здесь как раз гонителем является сам Павел (Савл), а Стефан его жертвой; роль Павла в остальном одинакова там и тут, и мы, так сказать, топчемся на месте; смерть Стефана и «мнимые смерти» Феклы не имеют между собой ничего общего. Вообще, если взять раннюю христианскую литературу в виде мученических актов, в форме протоколов дававших описание суда и смерти мученика, то мы увидим, что рассказу о Фекле недостает двух характерных черт: во-первых, нет смерти, принятой в физических муках за веру и, во-вторых, нет подделки под достоверность.
Гораздо лучше, если мы забудем все эти чисто-условные обозначения вроде «деяний», «мученичеств» и т. д., а посмотрим, что, в сущности, все они собой представляют. И тогда мы увидим, что они значительно шаблонны и повторяют друг друга. Всюду одна и та же история: выводится герой, наделенный сверхъестественной духовной силой, который совершает подвиги в обстановке скитаний и гонений; враги доносят на него властям, власти неправедно судят, бьют и заточают в тюрьму. Вот шаблон всякой «повести гонений», называется ли она каноническими деяниями, апокрифическими или мученичеством. Если в конце, на месте тюрьмы, мы поставим позорную казнь, то мы получим уже и «страсти», в роде евангельских страстей Христа. Словом, и повесть гонений, и деяния, и мученичества, и страсти органически слиты. И вот потому-то научно показательны Деяния Павла и Феклы: они хорошо показывают отличия нескольких жанров (ибо ни к одному не принадлежат целиком) при полном внутреннем тождестве. Еще становится поучительней, когда мы берем щипцы анализа и начинаем отдирать христианский слой от нижележащего язычества. Тогда где у нас в этом апокрифе, говоря по совести, христианство? В мученичествах Феклы? Но возьмем первое: она сожигается за отказ от брака. Вот уже не христианское обвинение! Второе: она бросается к зверям из-за отказа Александру в любви. Да это то же самое! Но, быть может, следует понимать эти эпизоды, как борьбу за христианское целомудрие? В таком случае непонятно предательство Павла; да и в самый центральный момент, когда Александр хочет изнасиловать «рабу божью», как раз нет никакого вмешательства чуда, а Фекла спасается тем, что попросту дает насильнику пощечину и разрывает его платье. Да и что в конечном счете спасает Феклу? – Не сила святости, а обморок царицы. Наиболее нелепа сцена самокрещения Феклы; не говоря о том, что самокрещения не знала ни господствовавшая церковь, ни многие из ересей, но вся сцена представляет собой забытый эпизод утопания Феклы и пожирания ее морскими чудовищами. Таким образом, от всего христианства остается только одна формула крещения да крестное знамение, которое появляется гораздо позднее, чем сам апокриф, потому что мы знаем о существований наших Деяний уже во II веке хр. э., а крестное знамение появляется лишь в III веке.
Зато языческих черт в нашем апокрифе сколько угодно. Фекла замечательная красавица, и даже Павел боится ее крестить, так как не доверяет святости