Евангелие   —   Лист 10

это* всегда бывает в упадочном обществе. В то же время не было вкуса к простоте, ясности, здоровой правде. Хотелось «вывертов» стиля; подчеркнутой литературности. И вот впервые создается роман; длинная прозаическая повесть приключенческого типа, написанная по приемам дутого красноречия. Для общества передне-восточных стран всего ближе передне-восточные культы, хотя и очень глубокой древности. Мотивы эротики лучше всего подходят к материалу из культа плодородия. Наконец, слияние эллинистических религий (так наз. синкретизм) и своеобразное единобожие, которое от этого получилось, отлично уживалось с доисторическими слитными представлениями и порожденными ими богами; которые были одновременно женщиной и мужчиной; водой-деревом-огнем и т. д.
Таким образом, не путем постепенной преемственности греческий роман выбирает для себя материал и род жанра, а в противоречии с тем, что было непосредственно до него; в прорыв всем существовавшим жанрам. Но любопытно следить за тем, как культовое прошлое того материала, которым пользуется греческий роман, оказывается «роковым наследием». Если греческий роман становится вполне светским жанром, то тут же рядом на переднем Востоке выплывает другая его разновидность, уже снова культовая. И создаются евангелия. Мало того, роковой характер религиозного происхождения сказывается и дальше. Рядом со светским греческим романом появляются религиозные языческие деяния ново-пифагорейцев, да и сам греческий роман пропитывается ново-пифагорейской моралью, давая какой-то смешанный тип эротического романа и религиозного «душеспасительного» чтения. С другой стороны, христианские мученичества начинают совершенно открыто становиться греческим романом; не только жития и деяния получают всю структуру греческого романа; но одно житие называет себя второй частью известного эротического романа. Ведь христианству нужно девство, как и язычеству, нужна «практика» жизни и чудеса, нужны гонения, чудесное избавление от пыток и смерти. И вот оно протягивает руки к тому же материалу, что и греческий роман. В упадочном обществе религиозный и эротический жанры идут рядом. И как когда-то один и тот же культ давал две линии образов, эротическую и земледельческую, так много веков спустя создаются, на основе социальных потребностей, два жанра романа и евангелий, но оба восходящие в своей идеологии к представлениям одного и того же культа плодородия.
Один отец церкви писал: «Посмотри, как вся природа, к вашему утешению, наводит нас на мысль о будущем воскресении. -... И нам также следует ожидать весны нашего тела». Но весна тела – это образ, который в греческом романе развертывает себя в эротическом понимании, а в евангелиях – в понимании буквального телесного оживания, телесного воскресения. Эти доисторические представления являются идеологическим материалом и язычества и христианства. Но язычество, в своей генеральной линии, делает из «весны тела» роман страсти, а христианство – повесть страстей.