Идея пародии   —   Лист 16

все* “дурацкие” обряды носят в себе высокое религиозное верование, только временно замаскированное своим же собственным “подобием”. Я нарочно приберегла к концу одно старинное описание шутовской обедни. Перед нами церковь во власти черни, бродяг, поваров и кухонных мужиков, дворников; они наполняют собою церковь и совершают богослужение. Одеты они в священное облачение, изорванное в лохмотья или вывернутое на изнанку; в руках у них молитвенники, переплетом к лицу или вверх строками; на носу огромные очки без стекол. Кадильницы они так трясут, что пепел летит по всей церкви и осыпает каждого из них. Они не поют ни псалмов, ни гимнов, но пронзительно несут тарабарщину и пищат, подобно стаду бичуемых свиней¹. Вот, следовательно, единый фронт архаической системы мысли: перевернутое наизнанку богослужение, равно как и социально-перевернутый клир, песнопение, одежда, молитвенник, даже голос. И все-таки это только изнанка “παρά’’, то “παρά”, которое и есть природа пародии (παρ-ῳδία), как вывернутой наизнанку песни: но, ведь, неправда-* ли, на оборотной ее стороне всегда лежит ее лицо подлинное, ее осмысленность и ее сущность. Голос людей, но не поросят; гимн, а не рев; церковные облачения, священнослужители, обедня настоящие. И, следовательно, само духовенство, пародирующее бога, где-то и в чем-то есть тот