Идея пародии   —   Лист 17

же* бог, и шутовской царь в известном аспекте не царь мнимый. Что такое в Средние Века и позже sotte chanson, как не религиозная песнь, не любовный романс шиворот-навыворот, не παρῳδία в буквальном смысле слова? Или в пародийных комедиях Аристофана: в древнейшей их части, в парабазе, мы еще застаем призывы божества)* и здесь-то находится ось насмешек и сатиры, — другими словами, божество вызывается в среду глумящихся и приглашается присутствовать при непристойностях и насмешках, обращенных зачастую к этим же самым богам. И в этом мы видим еще одно подтверждение, что некогда в действенных пародиях главную роль играли боги, что насмешка обращалась к ним, и что роль ее была священна. Комизм — та же сущность трагизма. Пародия — тот же священный призыв, та же песнь псалма или пэана. Дело лишь в распорядке, не в существе. Перестановка ролей — это одна из религиозных топик древнего человека: возьмите свадьбу с ее подменой жениха и невесты, вспомните подставных лиц и всю вереницу этих “псевдов”, заслоняющих собою настоящих героев. И все это неизменно с целью самой благой и деятельной: временно сокрыть подлинное, отвести от него, оберечь и выдвинуть взамен одно его “подобие”, то же самое, без себя самого, то же самое, без его освященности. Это и есть в наших глазах, в нашем сознании, форма без содержания, величие при ничтожестве, несоответствие и двойственность. Какое заблуждение! Ведь это раздвоение и несоответствие — результат архаической концепции, но не ее причина. Напротив, единство двух основ, трагической и комической, абсолютная общность