К семантике фольклорных собственных имен   —   Лист 5 (об.)

но после похорон этих богов начинают есть, пить и безудержно веселиться. Эти крестьянские боги, умирающие и воскресающие, претерпевают насильственную смерть, обычно весной в ежегодных обрядах, приуроченных к майскому празднику или представляющих его вариант¹. В майских праздниках партнером Марии является уже не Купало, а та или иная разновидность Иоанна: то это Иван да Марья, то Ганс и Гретель (Иван и Маргарита), то Ян и Моржена, то Иван Купало и Морена и т.д., – и недаром Иван Купало отождествляется в фольклоре с Иоанном Крестителем. В Евангельской мифологии Мария теснейшим образом увязана с Иоанном, и увязана тем, что Иоанн оказывается двойником, заместителем Иисуса: матери своей, Марии, он говорит, что Иоанн ее сын, Иоанну – что она его Мать, и Мария с этого момента переходит жить к Иоанну². В фольклоре Иван да Марья – цветки; они сестра и брат, одновременно любовники друг друга³; так, Иоанн и Мария вырастают вместе, как два цветка, и Иоанн носит все те эпитеты, что и Мария⁴. Но те же Иваны являются шутами народных фарсов, шутами-богами, олицетворением племенных, позднее национальных, блюд: Джиованни Маккарони у итальянцев (мучное блюдо), Жан Потаж у французов (похлебка), Ганс Вурст у немцев (колбаса), Ян Пиккельхеринг* у голландцев (маринованная селедка), еще у французов Жан Фаринь (мучное блюдо) и т. д.⁵ Наконец, и самое нарицательное имя итальянского шута Zanni** идет от Giovanni – Gianni –Zanni, рядом с sanio, sanno, σάννας, τζαννός, именем римских шутов⁶. По-гречески это ‛moros’, ‛mokos’, что соответствует римскому ‛morio’ ‛дурак’ (т.е. mor – mok, коррелят к mar – mak).
Таким образом, обычное соответствие к Марии – это Иван. Он олицетворяет страстного бога, он олицетворяет еду, и в сказке он – принц Солнца, дурак, как и в фарсе. В евангельский миф он попадает только как вариант, существовавший за много веков до позднейшего святого Иоанна. Здесь он замещает по отношению к Марии ее сына Иисуса, тело которого есть хлеб, одежды которого блистают в небе и осеняются облаком, жизнь которого представляет собой страсти с шутовским маскарадом Сатурналий – в конце. И он, Иоанн, сам тут же,