иметь название morisk или moresk. Возможно, что ‛morris’ относится к пляске не в значении мавританской (что было осмысленно и прибавлено потом), а по линии семантики, лежащей в разновидностях тотемных ‛mar’ и ‛mor’, ‛mak’ и ‛mok’¹.
Итак, Марион окружена свитой партнеров: тут шут, тут разбойник, тут Иванушка, балаганный конь, наконец, тут и знаменитый мифологический дракон². Это воплощение тьмы умножено здесь в целую ватагу черных сил, ставших после средних веков маврами.
IX
Майская пара представляла собой майское дерево. Но что же такое сам ‛май’? Вариант к ‛mar’–‛mak’, этот ‛mai’ означает то дерево и ту растительность, тавтологическим эпитетом к которым он стал со временем. «Mai...означает зелень вообще»,»…самое дерево зовется маем» – говорит исследователь весенних обрядовых песен и майских обрядов, Аничков, еще до яфетидологии³; при этом он указывает на то любопытное обстоятельство, что майские обряды справлялись вовсе не в одном месяце мае, и все же назывались майскими. Имя принца Мая сохранилось и в фольклоре, как имя жениха Весны, Солнечной принцессы. Но кое-что имеется и в античных культах: римская богиня Maia, которой приносилась жертва 1-го мая; римский бог Majus и Juppiter Majus в Тускуле; майский праздник с панегирией в честь земли-кормилицы, Майи, и целого ряда богов с основой на ler-lem-lar.⁴ Культ Майи, прочем, далеко не исчерпывается поздним Римом, а охватывает древнюю Грецию и Малую Азию. Майа считалась богиней смерти и весенней растительности, хлеба и полей; она почиталась как подземное божество, как земля питательница и кормилица. Это значение Майи (ее имя по-гречески значит ‛мамка’, ‛матушка’, ‛повивальная бабка’) возвращает нас к матери-матке Марии, к кормилице Деметры – Акке и снова к кормилице Акке Ларенте, богине смерти и любовнице Геракла, которая была блудницей и Бобовой ипостасью, вскормившей своей грудью первого царя Рима. В таком смысле, в каком Maia мамка и матушка, земля-кормилица, или Мария – Марена мать и матка, именно в этом самом значении евангельская Мария ‛мать’ Иисуса. Рядом с нею фигурирует еще другая Мария, блудница, которую защищает Иисус; и третья, сидящая у его ног ученица, умащающая его

тело нардом и отирающая своими волосами, с сестрой своей Марфой, тоже любимой Иисусом. Есть в евангелии еще и другие Марии, в той или иной степени увязанные с мифом об Иисусе; важно, что все они – Марии. Евангелие не могло, конечно, дать образ Марии, возлюбленной или жены Иисуса – это не подходило к его тенденциям. Но мы знаем из апокрифической литературы и из христианской мифологии, что мать Иисуса не соответствовала той фигуре, какой она являлась в канонических евангелиях; мы знаем, что блудница Мария имеет теснейшее отношение к Иисусу, и что даже в каноне является свидетельницей – она, а не мать, – его воскресения из гроба, т.е. выполняет ту функцию, которая в смежных мифологемах Вавилона и Египта у жен и возлюбленных воскресающего божества. Мария остается блудницей и в фольклоре и в агиографии; иногда это святая, иногда Магдалина (ср. mag-dal-ia по-греч.‛тесто’), но в нескольких случаях и сама богородица. Так, в ряде средневековых легенд она то является подругой Афродиты, то заменяет монахиню-блудницу, одевая ее одежды и выполняя ее работу¹. Параллельно Мария-дерево обратилась в «деревянную Марию», куклу из дерева, которая имела значение блудницы; эта деревянная Мария, одна из реплик культовых Марий и Марен, была разновидностью марионеток². Название кукол марионетками далеко не увязывается с Марион, как именем девы Марии; это, скорее всего, вариант международных богинь типа Марены, английской Марион и др., с той лишь особенностью, что кукла, женская кукла, персонаж кукольной драмы, восходит к матриархальному культу. В этом смысле, марионетка, женщина-протагонист драмы и фарса, является любопытнейшим предшествием мужского актера в театре Диониса. В кукольном театре, с его двумя линиями страстей божества и скабрезных фарсов, мы лицом к лицу сталкиваемся снова с умирающими и воскресающими богами, с Марией преимущественно, и с нашими шутами в форме Петрушки, олицетворяющими еду, глупость и производительность³. Эти фарсы кукольного театра – фольклорный,

очень архаический, вариант греческой комедии, римских ателлан, комедии дель артэ и позднейшей европейской комедии; балаганный фарс и обряды чучельных богов типа Марены или Ярилы – вот их непосредственные смежности. И недаром кукольный театр стоит в церкви и разрывается в церковные праздники, фарс ли это или мистерии: ‛шут’ – стадиальный эквивалент ‛бога’, и каждый страстной бог имеет аспект, в котором является ‛дураком’¹.
Дионис это или Адонис, Μορ-υχος или Μαρ-γιτης, они те же ‛сверкающие’ боги-шуты хлеба и растительности. Из них ‛Makkus’ – фарсовый, шутовской аспект страстного мистериального божества,² балаганный вариант обрядового чучела, комический эквивалент Иисуса-Иоанна, мужской партнер ‛Марии – Марены’, и ее лингвистическое соответствие.