Об основном характере греческой литературы   —   Лист 2

где бы и когда бы оно ни происходило. Пиндар в своих одах восхвалял тираннов и их родственников, денежную знать, которую нужно было ублажать с соответствующей пышностью и полубожеским этикетом. Эти классовые и профессиональные цели заставляют Пиндара обращаться к архаичной героике, так как только там можно было найти и нужный тон, и освящение стариной, и персонаж богов. Льстил ли Пиндар или, как думают немецкие исследователи, не льстил, но архаизирующий и героизирующий стиль его песен был очень приятен тираннам, попадавшим за физкультурную победу в сообщество богов и героев.
Все это, несомненно, так. Но тут есть и значительная доля модернизации. По историческим условиям греческого общества и его идеологии, общегреческие состязания имели совершенно исключительное значение, и слава от такой победы была, действительно, очень высока. Победитель этих состязаний был и впрямь героем, и впрямь почти что божеством. Такие игры, как Олимпии или Пифии, продолжали представлять собою общеплеменные празднества, с прикрепленным к ним обрядовым и песенным фольклором. И какой бы идеологии ни придерживался Пиндар, все равно панэллинская традиция требовала от него, чтобы его ода непременно соответствовала этой фольклорной обрядности и фольклорной песенной схеме. Между тем, именно здесь, в агонистическом, состязательном фольклоре, очень крепко гнездилась народная этика. Первоначально эти состязания протекали на могиле. Мифотворческая образность представляла себе, что это происходит «прение живота со смертью», что победу одерживает праведник и что в награду он получает райское царство, блаженным царем которого он и становится. Всю эту образность, но опоэтизированную, сохраняет народная эсхатологическая этика, т. е. та этика, которая питается представлениями и сказаниями о последних днях мира и о судьбе душ на том свете. Именно в ней героями являются носители доблести и правды; при этом, в силу древней мифологической образности, правда есть конкретное олицетворение плодородия, а праведные, правосудные люди вызывают своей праведностью пышный урожай полей, богатый приплод скота и обильное чадородие.
... Никогда правосудных людей ни несчастье, ни голод
Не посещают. В пирах потребляют они, что добудут.
Пищу обильную почва приносит им; горные дубы
Желуди с веток дают и пчелиные соты из дупел.
Еле их овцы бредут, отягченные шерстью густою,
Жены детей им рожают, наружностью схожих с отцами.
Всякие блага у них в изобилье. И в море пускаться
Нужды им нет: получают плоды они с нив хлебородных.
(Гезиод, Труды, 230 сл., перев. Вересаева.)
Итак, награда праведников – цветущий мир, райское блаженство в виде пиров, изобилия пищи, отсутствия трудов и забот. Вот эта мифологическая связь «правды» и «плодородия», «праведности» и «райского блаженства» в народной эсхатологической этике олицетворена в так называемом «праведном царе». Благочестивый царь всегда при