Об основном характере греческой литературы   —   Лист 9

лимое зло для тех, кто борется (73–77). Но хвала Радаманфу влечет длинный ряд нравственных сентенций. Человек должен быть прямым; только тогда он почитаем в государстве, кем бы оно ни управлялось. Не следует восставать против богов, которые возвеличивают то одного, то другого. Эта истина, однако, не излечивает души от зависти. Одно остается: терпеливо нести свое ярмо, не пытаясь итти на рожон (78 sqq.). – Радаманф, конечно, замечательный герой; но стоит спуститься за таким героем в преисподнюю, чтоб на одежде поэта осталась инфекция безнадежности.
Самое типологическое для эпиникия – это его двойная тональность. Рядом с загробной судьбой души в аду есть и ее судьба жизни. Для Пиндара характерно обилие мифов о рождении героев и основании городов. Редкий эпиникий не имеет какой-либо из форм космогонии или эсхатологии. Рождение героев – это рождение основателей родов; это рождение новых родов или поколений. Помимо микрокосмического нового появления души в свет, это означает и возникновение нового, очеловеченного макрокосма. Каждый миф о рождении героя, основателя новой породы людей, представляет собой местный вариант мифа о Прометее и его сыне, Девкалионе, о праотцах и творцах человеческого рода. Это фрагмент космогонии, которая в цельном контексте мифа начинается после потопа, пожара и дележа мойр. Трудно перечислить имена всех героев, которых Пиндар заставляет родиться в своих эпиникиях; эта поразительная особенность победной хвалы является топикой, общим местом многих песен. Вариантно, не герой рождается, а местность: в таких случаях еще ясней, что это рождается земля, новый космос. Кирена, Этна, Родос, Эгина, Сицилия, Фора: они происходят, они основываются на наших глазах, и победа победителя есть только вариант к этому возникновению новой страны нового государства, оно же и вновь появившаяся земля. И если я говорила, что ранние греческие географии, этнографии, истории создались на базе «хождений» и загробных видений, то теперь прибавлю еще следующее. Первая греческая литературная проза состоит из «периплов» (описаний плавания вокруг какой-нибудь земли) и легенд об основании городов. Это две главные темы ранней логографии, как истории. Откуда явились, с точки зрения литературной формы, периплы, я говорила. Что до мотива об основании городов, то здесь ранняя история смыкается с эпиникием. Кадм Милетский (Основание Милета) и Акусилай (Генеалогии) работают и на Пиндара. Одни и те же представления, утратив смысловое содержание и обратившись в структуру, расходятся по анфиладам поэзии и прозы самого различного жанра.
Две тональности эпиникия вполне законны в своей двуединой двойственности. Они созданы образом чреды и круговорота – сперва космических, затем плодородных. XI Немейская очень ярка в раскрытии этого образа. Человек, – говорит здесь Пиндар, – который обладает счастьем и выдающейся наружностью да еще, сверх того, побеждает в состязаниях... (Гадостный тон; мы ждем мажора!) ... должен помнить, что его смертные члены будут похоронены и что конец всех вещей – это земля (13–16). И здесь же развертывается образ круговорота растительности. Ни пашня, ни деревья не приносят жатвы беспрерывно. Всему есть чреда и смена. И смертных также ведет