О неподвижных сюжетах и бродячих теоретиках   —   Лист 30

та. Там, где раньше для социальных и классовых проблем выводился разбойник – для проблем «духовного» порядка, в качестве кудесника, мыслителя и духовного бунтаря, выводится черт. Для иллюстрации того, что мой сюжет близок к вымиранию и что его использование уже позади, показывается картина с сюжетами Байрона; проходят его разбойничьи поэмы Корсар, Гяур, Лара, Вернер, но ни одна из них – вопреки формальной критике – не заложена на базе того сюжета, который имеет свой «разбойничий» шаблон мотивов, параллельных «дьявольскому». Байрон берет от разбойника одну его социальную значимость, но отбрасывает традиционную композицию. «А вот и наш Лермонтов – как хорошо бы его не сравнивать, а противопоставлять социальной фигуре Байрона, умирающего смертью Рудина!» – сказал неугомонный аспирант – «Лермонтов берет сценарий «в пространстве чистого эфира» и, восставая против мироздания, обращается за философией и протестом к дьяволу. Разве выбор данного сюжета не любопытен для классовой идеологии Лермонтова, а вместе с тем и для его поэтики? И разве же это случайность, что он, богоборец, истинный безбожник (ср. его «за все, за все тебя благодарю я...» и т.д.), что он композиционно и поэтически встречается с членом инквизиции Кальдероном и с протестантским епископом Тегнером, и как раз в поэме богоборчества? Эта поверхностная случайность есть глубочайшая необходимость, посколько сюжет имеет свои неумолимые законы. Но поэты об этом не знают, об этом расскажем мы, аспиранты. Что нам дает сличение Демона Пушкина и Демона Лермонтова, или мятежность Демона и Байронова Люцифера! А, между тем, такое сличение двух поверхностных слоев из субъективного плана – считалось законным! Вот, спуститься в объективную шахту и показать Демона – и Дубровского! Показать в виде одинако