Проблема греческого фольклорного языка 1941   —   Лист 8 (об.)

Со стороны лексики фольклорный язык характеризуется тем, что состоит из единой фонетико-семантической ткани, еще не развитой в части речи. С одной стороны, это звуковые комплексы, которые некогда ритмически выкрикивались вместе с плачем, стоном, воплем, с громким смехом: их очень много в греческой трагедии и комедии. С другой стороны, это целые фразы, организованные одним и тем же фонетико-смысловым комплексом. Сохранились они, параллельно фольклору, в эпическом языке. Так, у Гезиода этот язык, представляющий собой внутритканевую дифференциацию, варьирует какой-нибудь один смысловой комплекс. Вариацию комплекса ‛do’, развернутую в целую сентенцию, я приводила выше. Укажу на изречение, где смысловая значимость разворачивается из пучка ‛erg’ – ‛erd’ – ‛eld’, палеонтологически единого и в звуковом и в смысловом отношении:
σοὶ δ᾽ εἰ πλούτου θυμὸς ἐέλδεται ἐν φρεσὶ σῇσιν,
ὧδ' ἔρδειν, καὶ ἔργον ἐπ᾽ ἔργῳ ἐργάζεσθαι (Erg. 382).
«Если к богатству в груди твоей сердце стремится, то делай, как говорю я, свершая работу одну за другою». Вересаев передает смысл, но не форму гномы, потому что перевести ее очень трудно: у Гезиода ‛стремится’, ‛работать’ и ‛дело за делом делать’ фонетически почти совпадают. Действительно, антикаузальное языковое мышление дублирует значение слов вместе с их фонетической основой; глагол вырастает из той же смысловой фонемы, что и имя существительное, как то же имя, взятое в действии, а все выражение (‛дело делать’, ‛дело за делом делать’) начинает, еще дальше, распространяться в целую сентенцию, не выходящую за узкие фонетико-семантические пределы этого имени. В подобных случаях проблема лексики, опять-таки, обращается в проблему синтаксиса.¹ Появление категории действия рядом с архаической категорией состояния дает языковой мысли новое, причинно-следственное построение. Можно показать именно на греческом языке, как подобные предложения сперва безглагольны, напоминая и здесь пословицу или загадку. У трагиков очень часты целые фразы, состоящие из существительных и прилагательных с одним и тем же корнем, причем эти имена стоят в различных падежах, например, δόσιν κακὰν κακῶν κακοῖς (Эсхил) или ἕτερα δ᾽ ἕτερος ἕτερον (Еврипид); ср. в «Умоляющих» θέλουσα δ᾽ αὖ θέλουσαν, ἀδμῆτος ἀδμήτα и т.д. Повтор одних и тех же слов, представляющих как бы два куска одной и той же языковой ткани, в классовой поэзии обращается в фигуру изменения падежей. Так, у Тиртея:
καὶ πόδα πὰρ ποδὶ θεὶς καὶ ἐπ᾽ ἀσπίδος ἀσπίδ᾽ ἐρείσας,
ἐν δὲ λόφον τε λόφῳ καὶ κυνέην κυνέῃ
καὶ στέρνον στέρνῳ ...
И ногу к ноге поставив, и к щиту щит прислонив,
К султану султан, и к шлему шлем,
И грудь к груди .... и т.д.