Проблема греческого фольклорного языка 1941   —   Лист 9

Фольклорный язык показывает, как подобные «фигуры» создаются тем языковым мышлением, которое дифференцирует первоначальную фонетико-смысловую комплексность слов и различает сперва имена с одной и той же основой, а затем и глаголы.
У Гомера очень много выражений в таком роде, как «думу думать», «советы советывать», «заветы завечать», как «не теменье да не темень темнится». Сравн. греческую поговорку: «Страшно страшное и страшнее Страшина».¹ У Гезиода таковы, как я уже сказала, целые сентенции. Так, в Erg. 353:
τὸν φιλέοντα φιλεῖν, καὶ τῷ προσιόντι προσεῖναι.
«Тех, кто любит, люби, если кто нападет, защищайся» (Вересаев). Эта гнома оформлена еще в до-гезиодовские времена, и ее смысл идет неразрывно со звучанием. «Любящего любить и к подходящему подходить» – таков дословный перевод этой сентенции; как всегда в греческой пословице, повелительное наклонение еще выражено инфинитивной формой. Семантическое единство «любовь любить», как «дело делать», «зиму зимовать», дальше обращается в «любящего любить» и приобретает характер «люби любящего». Морфологически, изменение небольшое: но коренная разница в синтаксисе и семантике, соответственно новой установке Гезиода.
Итак, древнейшим этапом фольклорного языка в эпосе являются те языковые пассажи, в которых один и тот же фонетический комплекс варьируется и повторяется, не выходя за пределы узкого круга звуков. Это явление давно наблюдено, как нечто «присущее» поэтическому языку народа и, в частности, эпосу, в том числе гомеровскому. На него указывал А.А.Потебня; в последние годы опять начали, в связи с этим явлением, говорить об «инстинкте языка» и об остроумии играющего словами поэта, от Гомера до Пушкина, т.е. о поэте внеисторическом, пользующемся внеисторическими приемами остроумия. Эта теория каламбура и остроумия – самая теоретически-неостроумная.
Примеры сложения имен собственных у Гомера показывают, что имя эпических героев находится в окружении тех самых созвучий, из которых оно состоит само; иногда имя совершенно сливается, в звуковом отношении, с ближайшими словами контекста. Такой язык, развертывающийся в перекомбинациях одного и того же фонетического комплекса, очень архаичен; он указывает на ту стадию глоттогонического процесса, когда еще не было дифференциации отдельных частей речи и мышление не выходило за пределы очерченного круга языковых явлений.² Неудивительно, что фрагменты, хотя и упорядоченные, такого архаического языка дольше всего сохраняются вокруг контекста, окружающего имя собственное, –наиболее консервативный инвентарь мифа и его языка. То, что мы по-модернистски воспринимаем как каламбур, как остроумие и игру слов эпического певца, то является фольклорной стадией эпической речи и той живой частью исторического прошлого в греческом литературном языке, без которого этот язык не мог бы образоваться.