Проблема греческого фольклорного языка 1941   —   Лист 9 (об.)

Что касается до звуковых комплексов, которые ритмически выкрикивались с плачем или смехом, то их, как я уже говорила, особенно много в языке греческих драматургов. В заплачках и траурных плачах трагедии эти возгласы-междометия перемешаны со слезами и стонами. Нигде, кроме трагедии, нельзя найти такого архаического языка, основанного на повторах, ритмических созвучиях и аллитерациях. В хоровых, глубоко фольклорных песнях древнейших из дошедших до нас трагедий, в «Персах» и в «Умоляющих о защите» Эсхила, фраза состоит, зачастую, из двух-трех слов, связанных перезвоном. Вообще, у Эсхила хоровой язык особенно архаичен: едва ли у кого столько возгласов, криков, стонов, зауми, как у него. Рефренами и зачинами часто оказывается одно восклицание: в «Персах» за каждой строфой вызова из преисподней Дария (очень древняя форма инвокации умершего!) следует повтор воплей ἐή и οἴ. Здесь же целые диалогические части состоят из одного языка плача, как 
1039 – αἰαῖ αἰαῖ
1067 – οἰοῖ οἰοῖ
1043 – ὀτοτοτοτοῖ Ай-ай! Ай-ай!
Ой-ой! Ой-ой!
Ой-ой-о, Ой-ой-о!
Здесь, в плачах, мы и находим тот примитивный язык, который некогда состоял из одних возгласов и предшествовал связной речи. Но нельзя забывать, что это язык-песня, имеющий с самого начала ритмический строй. Лексики без синтаксиса в греческом языке нет. Солист рыдает и обращается к хору (1066): «Кричи же и вторь мне!» А хор отвечает стоном:
οἰοῖ οἰοῖ.
В «Умоляющих» один из пассажей начинается пустым звуковым рядом:
825 –Ό Ό Ό ά ά ά О! О! О! А! А! А!
И дальше состоит из вздохов (827): ἰόφ. ὄμ. ух! уф!
Следующий затем песенный диалог между хором и глашатаем (архаическая роль!) представляет собой замечательный образец древней речи, состоящей из воплей, внутренних рифм, повторов и перезвучий.
Глашатай вопит:
836 – σοῦσθε σοῦσθ᾽ ἐπὶ βᾶριν ὅπως ποδῶν.
οὐκοῦν οὐκοῦν
τιλμοὶ τιλμοὶ καὶ στιγμοί,
πολυαίμων φόνιος
ἀποκοπὰ κρατός.
σοῦσθε σοῦσθ᾽ ὀλύμεναι ὀλόμεν᾽ ἐπ᾽ ἀμίδα.
Спешите, спешите на челн!
Итак, итак