ного и обыденного языка заказывает наперед возможность смешанной лексики в том из них, который получит преобладание; в то же время этот общий генезис сразу же показывает, что ни у одного из них нет каких-либо «природных» данных стать тем или иным языком. Так, поэтическое обозначение брата κασίγνητος или обыденное ἀδελφός имеют совершенно одинаковый социально-мировоззренческий генезис, а разница между ними только этностадиальная, понимая под этносом, опять-таки, хозяйственно-общественное, а не расовое, объединение.1 Но почему-же ἀδελφός не попало в поэзию, а κασίγνητος было бы невозможно в обыденной речи? Потому что эти нормы, это «социальное положение» слов нам знакомо уже из классового обихода; да, действительно, ἀδελφός – низменно для поэзии, как, например, слово ‛солдат’ было бы невыносимо в одах Державина, – а κασίγνητος звучало бы напыщенно в разговорном языке. О чем же это говорит? Да о том, что литературный язык не рождался испокон веков в виде литературного языка и не представлял собой готовой категории – к какому бы времени ни относить эту изначальную «готовность». Каждый язык мог стать литературным; ἀδελφός могло сделаться поэтическим словом, а κασίγνητος обыденным. Вопрос, следовательно, не в языке отнюдь, не в словаре языка отнюдь, а только и исключительно в тех людях, которые придавали языку господствующее значение. Другой вопрос – каково было мышление этих людей и каковы были литературные формы, обслуженные языком, созданным этим мышлением. Мы знаем из истории, что после разложения родоплеменной общины, в классовом обществе эллинов власть захватывает в руки родовая и земельная знать. Мы знаем, что первой ее литературой является эпическая поэзия и первым литературным языком – язык поэтический, эпический. Вот ответ истории на вопрос о том, почему именно данный язык стал языком литературным, почему он архаичен и почему один какой-то запас слов попал в поэзию, а другой остался вне ее. В поэзии стабилизовался язык господствующего класса, а язык порабощенного класса остался вне литературного использования в виде особого классового – обыденного – языка.
5.
Классовое общество появляется не сразу. Сознание, а вместе с ним и язык, тоже начинают дифференцироваться еще раньше, чем мы имеем греческие языки, т.е. языки классовые; как домашнее и патриархальное рабство подготовляют рабство, как класс, так подчинение женщины роду, молодежи старикам, пленных победителям уже вызывает начальную разницу языка. Мы имеем достаточно материала для того, чтоб говорить об особом языке рабов и женщин; одно и то же слово принимало различ
Комментарии: