Так, в Truculentus прологист является как фокусник. Он просит расчистить ему в городе небольшое место, куда он мог бы сейчас, без помощи строителя, перенести Афины.
Афины он сюда без архитектора
Перенесет.
. .. Переношу я сцену из Афин сюда
До той поры, пока не разыграем мы
Комедию.
Таким образом, место действия «переносится» из Афин в Рим в буквальном, пространственном значении, а не абстрактно.
Так и в Пунийце. Только там другой фокус: не Афины переносятся в Рим, а сам прологист отправляется в Карфаген, берет у зрителей поручения*, обделывает там свои и их дела, и возвращается обратно (80). То же в прологе к Менехмам. Прологист идет в Эпидамн из Тарента, в Тарент из Рима и возвращается в Эпидамн (49 слл.):
Теперь пешком вернемся в Эпидамн назад
Быть может в Эпидамне у кого-нибудь
Из вас дела? Скажи смелее, выложи!
А заодно уж выложи на хлопоты.
Зрители как будто сами побывали в дивных заморских странах. Но нет, морока прошла. Они по-прежнему сидят в римском театре, а перед ними стоит прологист и говорит:
Но вот опять обратно возвращаюсь,
Откуда вышел, и стою на месте я.
Балаганный стиль этих прологов вызывается не угождением толпе, как это обыкновенно объясняют, а тем, что паллиата сама представляла самостоятельный, особый вариант того самого зрелища, которое бытовало в балагане; разница лишь в том, что балаган сохранял до-литературное зрелище, а паллиата придала такому зрелищу литературную форму.
