стихия «видимого» подобия, которого на самом деле нет. Чудесный, призрачный цветок, который на лугу срывает Персефона, — нет, именно не срывает, а только протягивает руку за ним, и мгновенно уносится Смертью, — этот цветок — диво из Гимна к Деметре хорошо показывает, как греки представляли себе «видимый» мир. И в философии есть нечто кажущееся, зрящееся, мнимое, противоположное истинно-сущему.
В Bacch. IV, 5 дается экспозиция целой панорамы. Раб должен обмануть старика. Он должен показать ему, что его сын кутит. Это нужно сделать для того, чтоб тот мог кутить и на самом деле. Но в данной сцене сыну следует кутить не по—настоящему, а мнимо. Раб заставляет юношу возлечь с гетерой, а затем призывает старика, приоткрывает дверь дома и
* показывает старику лже-кутеж его сына. Старик принимает за действительность инсценированную рабом «живую картину».
Эта сцена, в своем роде, замечательна. Она начинается с фокуса: раб предупреждает старика, что надует его. Затем следует иллюзион: старик видит сквозь небольшое пространство открытой двери некую «панораму», некий мираж, чьим зрителем он является, находясь там, за дверьми дома, на улице.
Неправдоподобная сама по себе, эта сцена уясняется в свете других мест из паллиаты. Так, в Most. III 2 раб морочит двух стариков зараз и вдруг спрашивает одного из них (832):
Намалевана ворона, видишь там? Она одна
коршунов двоих изводит.
Но старик ничего не видит, потому что никакой картины на самом деле и нет. А раб видит несуществующее:
А вот я
Вижу, как стоит ворона посреди двух коршунов
И по очереди щиплет их обоих. Вот сюда,
