На меня смотри, ворону и рассмотришь. Видишь ли?
Старый хозяин отвечает:
Никакой нигде вороны я не вижу.
Он не понимает энигматичности, с какой морочит его раб, и твердит: «Никакой не вижу вовсе птицы намалеванной». В этой сцене «живая картина» оказывается чистой фикцией; перед нами мнимая экфраза (так называлось описание изображений искусства). Но нельзя не вспомнить, что «пластические» термины fingo — pingo в своей основе связаны с «вымыслом», с чем-то несуществующим (fictio). Никакой картины в действительности нет. Она — мираж, чистейший обман. Однако, и на самом деле хитрая ворона морочит (ludificat) двух глупых коршунов, и раб даже пальцами указывает, где они. В паллиате рабы создают, подобно фокусникам, балаганным шарлатанам и иллюзионистам, nimia mira на глазах у зрителей, которые «зрят», «смотрят». В сущности, каждая паллиата — это θαυμαιοποιία (кудесы), и ее прологисты этого не скрывают.
В Казине женщины разыгрывают шутовскую свадьбу (ludos nuptialis 856): они, вместо невесты, подсовывают жениху переряжанного раба. Предстоит зрелище. Женщины выходят на улицу (855–856), чтоб «посмотреть» на «игру» (ludos visere 856); они прячутся, подслушивают, но, главное, подсматривают за «действиями» новобрачных (spectato hinc omnia intus quid agant 871). Итак, они смотрят со стороны в отверстие, на то, что происходит внутри дома и что вызывает у них смех (857, 358). «Действие» подстроено; участники переряжены: содержание «действия» мнимое, — оно в своей видимости есть, но по сути его нет. Женщины — «спектаторши» еще не те зрители будущего плавтовского театра, которые полностью отделены от актеров, сцени
