Происхождение литературной интриги   —   Лист 18

под каждой паллиатой прощупать «прикидыванье» подо что-то, определенное «притворство» (προσποίησις), обязательное «подражание» кому-то или чему-то (μίμησις), нарочитое «отождествлению» себя с кем-то (ὁμοίωσις). Говоря иначе, в каждом отдельном случае мы видим подстановку «подобий», εἴκελος, живому, настоящему.
Глумец еще не актер, как не актер Сократ, или эйрон-юродивый, или шут. Глумец — это ὑποκριτής («лицемер», поздний греческий термин «актера»). Глумилище — еще не театр. Это балаган, «позорище» с его терминологическим чисто-зрительным привкусом; и недаром финалы паллиаты состоят из сцен глумлений над стариком. Недаром и греческий балаган называется θαύματα («чудеса» в смысле кудес).
Действующие лица «позорища» еще не знают актерской костюмировки или театральной иллюзии. Они переодеваются с целью перелицовки и симуляции; их μίμησις (подражание) направлена на подделку. Весь состав балаганного персонала делится на тех, кто разыгрывает, и на тех, кого разыгрывают. Зрителя еще нет. В основе паллиаты, как это всегда в народном театре, ludos («игра») о каком-то конкретном лице — о воине, о старике, о торговце (в данном случае, женщинами). Но, та, что у италийских племен ludos (глумилище), то у греческих μῖμος. В этой связи интересно, что у* греческих классиков термин μίμημα значит «признак», внешний и мнимый вид без сути. Это по-иному освещает самый термин μιμησις, которым греки так прочно определяли сущность искусства. Он показывает, что «подражание есть «подражание правде», совершенно конкретное, идущее от «мнимости», которая и «подражает» — то тем, что представляет собой вид, видимость без существа. Отсюда и знаменитая античная связь μίμησις, с ἀπάτη, еще не с иллюзией, а именно с обманом, надувательством, — с притворством, как в смысле подражательства, так и подделки.