Происхождение литературной интриги   —   Лист 19

Фольклорно-балаганный план паллиаты все время дает о себе знать. Актер то и дело обращается к зрителям с парабатическими замечаниями о своей игре, о необходимости переодеться или взять на себя другую роль. Типичен, в этом отношении, пролог к Пунийцу, где актер говорит: «пойду переоденусь» (ornabar 123), «а я пойду, другим хочу я сделаться» (alius fieri 128). Вот то, что он хочет сделаться другим, характерно для балаганного плана. Лицедей перевоплощается только физически: он должен быть и собой и не собой. Именно в таком смысле в Хвастливом Воине некая «женщина» (mulier 151) берется играть поочередно двух, себя и другого, она останется одна и та же (eadem erit 152), но, оставаясь собой, примет внешний вид другой женщины. Терминологически она будет «показывать», носить чужой, не свой, лик (feret imaginem 151), будет «прикидываться», «симулировать» (alia esse adsimilabitur 152). Это еще не игра актрисы; на ее лице не столько маска, сколько «личина», — чужое лицо, чужой вид, «накладная рожа». Вместо сценического искусства тут «двуличие» балаганного лицемера-игреца, всегда по самой своей смысловой природе самозванца или притворщика.
Очень показательна в этом отношении та сцена в Куркулионе, где на подмостки выбегает костюмер, который боится, как бы Куркулион и впрямь не стащил у него театрального костюма: лицо, играющее плута, слито с самим плутом, и потому он настоящий надувало, шарлатан и по роли и вне роли.
Нужно обратить внимание на приемы плавтовской экспозиции, чтоб понять их до-театральный характер. Пиры, кутежи, эрос, роды происходят прямо на улице, то есть перед глазами зрителей, непосредственно на сцене. В этих случаях зритель сидит и смотрит, подобно тем действующим лицам паллиаты, перед взором которых раскрываются по ту