Происхождение литературной интриги   —   Лист 26

нию ко всяким исключениям, в противоположность классической нормативности (к изыскам, к патологии) и к созиданию малых форм, функционирующих изолированно (как статуэтка, картина, сценка, эпиллий, эпиграмма, рассказик). Суженный, обособленный, «предметный» мир воспринимается в форме так называемого быта.
Причинность, двигающая интригой, парциальна. Она возникает ad hoc применительно к каждому отдельному случаю. Единой объективной причинности интрига не знает. В трагедии всегда известно, что вызовет такая-то причина в своей железной закономерности, в своей фатальности. Если можно так сказать, причинность в трагедии носит еще характер образа с его схематической цельностью и статичностью. В интриге причинность параллельна и динамична: каузально-противоположные явления суживаются.
Герой может и в пространственном, и в причинном отношении одновременно присутствовать и отсутствовать. «Прощай, здравствуй!» — может сказать герой паллиаты в одно и то же время (ср. Men. 1076). В Сарt. 993 он восклицает: «я несчастен и счастлив!» (et miser sum et fortunatus). Когда паллиата говорит nolo mihi bene esse, то это непереводимо, потому что «bene» означает побои. В MG III, 2 «нет» и «да» соуживаются в своеобразной сцене. В Сist. 604 герой говорит, что «не от жены рождена дочь жены» (non ex uxoris natam uxoris filiam). Под комизмом словесной путаницы тут лежит комизм одновременной каузальной двуплановости.
Причинность объективная носит в интриге характер автомата. Грозная Ананка, трагическая Судьба, эта образная причинность в ее божеском олицетворении, обратилась здесь в Случайность, которой вертит ловкий плут. Объективную закономерность следует сламывать и одурачивать.