Происхождение литературной интриги   —   Лист 28

восклицает: «Как! Лишь в дом войдя и выйдя, братом я ей сделался?» (huic frater factus, dum intro eo atque exeo?). Эти короткие, приватные времена, набегая друг на друга, образуют спазм времени, нечто совершенно нереальное в своей центровлекущей силе.
Если в эпосе время связано с вещью, то в интриге оно измеряется событиями; и как в эпосе короткий временной промежуток бывает наполнен массой вещей, так в интриге — массой событий. Вместо ретардации тут ускорение. Вместо климакса тут комок. Интрига его спутывает и распутывает.
Раздвоение героев и обособленное существование их двух состоянии понимаются паллиатой в новом, парциальном смысле. «Я стал ты, ты — я»; два плана изолированы, и один может соуживаться с другим, не исключая друг друга.
6.
«Частный» человек, выпавший из целостного коллектива, должен был впервые быть выделен и замечен таким сознанием, которое открыло категорию приватности в познавательном смысле. И литературная интрига имеет дело только с частными, «бытовыми» людьми. Там, где события вершатся не человеком, а божеством, там еще нет интриги. Отношение к человеческой воле и человеческому уму, к человеческой действенности — это пробный камень при определении интриги, возникающей в русле реалистического сознания.
В этом отношении интригу полезно сопоставлять с концепциями трагедии, ее антипода, оттеняющего особенности интриги. Так, трагедия относится враждебно к идее действия, точней, к категории движения. В ней «действует» отрицательный персонаж, очень часто — раб. В Ионе, в Ипполите рабы выполняют отрицательную функцию тем, что