Семантика кукольного театра   —   Лист 23

И храм и театр совершенно тожественны в идее своих одинаковых вещественных форм, и в действенном воспроизведении одной и той же дромены о божестве, и в первоначальных способах осуществления этой идеи. Если мы вправе сейчас же начать поиски престола как вещественной локализации идеи божества, преодолевающего смерть и в смерть уходящего, то мы найдем сразу “сцену”, сочетание шатра или балдахина или скинии с возвышением помоста и с подземной криптой. Ищем ли мы иконостас как преграду между смертью и светом и двери как символический выход божества, – мы находим, действительно, проскений – и в значении стены перед сценой, и в значении занавеса – с тремя дверьми, из которых средние, царские, выше двух боковых¹. Недаром храмовый престол сливался то с погребальным ложем и балдахином катафалка, то со столом, крытым покрывалом, с возлежащими на нем едой и питьем: театральные подмостки представляли собой стол, и актер, олицетворявший божество, взбирался сюда и здесь совершал действо², – живой актер, замененный марионеткой в рассказе Петрония. Идея троицы в дверях триумфальной арки, иконостаса и проскения дублируется здесь идеей горизонтальной троичности (скена с двумя боковыми параскениями, в храме – целла и два пастофория) рядом с троичностью вертикальной (три яру