жанру все та же, вышедшая из до-исторических представлений об едином свето-загробно-водном начале. Спускается ли Одиссей за Эльпинором или Афина требует от Калипсо Одиссея, с семантической точки зрения одно и то же. У Одиссея и Эльпинора роли равны.
4. Я не буду останавливаться на всех приключениях Одиссея, потому что о них достаточно говорилось и писалось. Эпизод с Киркой уже можно уподобить схватке Нергала с богиней смерти; там и тут козни злой женщины, угроза героя и поражение героини, с предложением любви. Там и тут в основе лежит знакомый нам сюжет: герой борется с божеством смерти и временно пребывает у него, пока не настанет срок для выхода на свет. Для Одиссея это год. Естественным продолжением этого эпизода мы теперь должны считать, после работ Карла Фриза, эпизод у Фэаков1. Эпифания Одиссея из воды, торжественный въезд в город, свадебные обряды Навзикаи – это все рисует Одиссея солнечным богом, переживающим ежегодную регенерацию в прохождении загробной фазы, точнее, водно-загробной. Двусторонним мы видим Одиссея и в других приключениях. Уже не нужно доказывать, что эпизод святотатства на острове Тринакрии (ХII) и эпизод с Полифемом (IХ) тожественны: и там и тут сюжетно развернут образ угона скота, лишь с той разницей, что в одном случае пострадавшим оказывается Солнце, а в другом одноглазое чудовище, т. е. описательный образ того же самого солнца. И хотя тринакрийский эпизод обеляет Одиссея, а у Полифема он прямо изображается жертвой, – все же не может в обоих случаях сюжет скрыть, что Одиссей похититель и угонщик. Эта роль Гермеса и Геракла делает из Одиссея начало хтоническое, из Полифема солнечное; эквиваленты один другого, они меняются к концу ролями, и Полифем теряет зрение (метафора хтоническая), а Одиссей выходит из пещеры смерти и снова эпифанирует среди морских вод. Таким образом, эпизод с Полифемом семантически тождествен эпизоду у Фэаков, и только в других образах передает то же самое представление. Но кто
