Слепец над обрывом   —   Лист 6

в* воду старика или старуху, нищих и безобразных, которые представлялись персонифицированной смертью¹. У многих народов, говорит Узенер, было представление о битве зимы и лета, причем она представляли смерть в виде старика или старухи, которых бросали в воду. В обряде это часто Toten-mann («человек смерти»), т. е. кукла, которую бьют, топят, хоронят, сжигают и т. д.; также часто выбирают скалу, с которой сбрасывают смерть в воду; иногда, вместо воды, свергают смерть со скалы на землю, разрывают на части и эти части сбрасывают в воду². Такое сбрасывание со скалы – говорит он в другом месте – первоначально означало смерть³. Этот обычай бросать с крутого утеса стариков остался в Греции и до сих пор, в пережитке новогреческих обрядов⁴. Одни думают, что международный обычай бросать со «скалы смерти» или совершать прыжок с утеса в воду – что это путь души на тот свет, образное изображение процесса умирания; другие видят в этих падениях и прыжках акт реновации, нового оживания; третьи говорят, что прыжок со скалы – это прыжок самого мертвеца в страну блаженных, и связывают море и гору со смертью⁵. Любопытно, что обряд сбрасывания стариков сопровождался обрядом их изгнания; таким умерщвляемым и изгоняемым божеством, наряду со смертью, зимой, засухой и т. д., была и Бедность, Пения, коррелят Плутоса. Таким образом, в эпизоде свержения старого нищего Плутоса мы должны видеть эквивалент изгнания старой нищей Пении, т. е. момент полного слияния двух противоположных черт в природе Плутоса, как боярства изобилия и плодородия. Та же единая двойственность дана и в другом плодотворящем начале греков, в божестве любви, которое, по Платону, является сыном Пороса, богатства, и Пении, бедности. Это божество – в одном аспекте грязное, полунагое, бездомное, ведущее нищенскую жизнь, полную лишений;