Терсит   —   Лист 8

Одиссей* замахивается мечем, чтоб снести голову Эврилоху, но спутники советуют ему оставить Эврилоха стеречь корабль (X 438); и, наконец, со сценой у Квинтия Смирнского, где Диомед, ближайший родственник Терсита, хочет отомстить за убитого и убить Ахилла, но ахейцы удерживают его (I 742 сл.). Ахилл и Агамемнон сами, таким образом, переживают судьбу Терсита и Эврилоха. У обоих – мы это видели – имелась фаза, в которой они избегали войны, или избегали смерти, или были осыпаемы бранью, осыпая ею свое же подобие (мотив инвективы все время вариантен мотиву смерти); та «без пяти минут смерть», которая осталась в их биографии, представляет собой метафорический вариант «избежания смерти» вообще, будь оно в виде мотива «уклонения» или мотива «случайно избегнутой» опасности. И если их не свергали со скалы в ежегодных обрядах изгнания смерти, то только потому, что эту функцию нес Терсит, бывший одной из их сторон, и той именно, в которой они сами служили средством общественного избежания смерти¹; ибо фармаки и жертвы избавления – это персонифицированная смерть, изгоняемая за черту города для спасения от нее всей общественной группы.

6.

Такова палеонтологическая семантика, лежащая в Терсите. Но ее «социальное использование» совершенно иное, хотя в то же самое время целиком вмещает в себя именно ее. Феодальный поэт изображает, исходя из готового материала доисторической семантики, всю сцену с Терситом так. После царского призыва к бегству и народного волнения Афина приказывает Одиссею водворить спокойствие. И характерно: когда Одиссей встречает царя или аристократа (βασιλῆα καὶ ἔξοχον ἄνδρα, II 188), он урезонивает его кроткими словами (ἀγανοῖς ἐπέεσσιν, 189), напоминая, каков нрав Агамемнона и какова его сила (190 сл.); если же это был кричащий человек из народной массы (δήμου τ' ἄνδρα βοόωντά, ср. противопоставление δ' αὖ, 198), он бил его царским жезлом (σκήπτρῳ ἐλάσασκεν, 199) и ругал (ὁμοκλήσασκέμύθῳ, ib.), ставя на вид его ничтожество и богами требуемую покорность Агамемнону (200 сл.). Наконец, спокойствие восстановилось. Все шло уже хорошо, как вдруг один болтун (ἀμετροεπής, 212),