или
* из жизни в смерть с мотивом брачного соединения. Два сюжета в пьесе Шекспира, «жизнь есть сон» и история брака героини, органично едины. И получается, что аналогии пригодились нам тем, что принесли ряд отличий, которые привели нас к единству.
8.
Будем же рыть яму для водораздела отличий еще глубже. Но не забудем: предшествующий опыт, принеся нам в безискуственной* сказке международного обихода органическое единство двух сюжетов, уже показал нам, что «Жизнь есть Сон» – это столько же сюжет Кальдерона, как и Шекспира, и именно в части усмирения героини и ее брака. Теперь отграничим шекспировский сюжет обрамления, совпадающий с сюжетом Кальдерона. Указывая на их предшествия, формальная критика просмотрела замечательную к ним «аналогию». Верней, она об ней не знала. Потому что мы знаем только то, что соглашаемся знать. Она не могла бы допустить, что за много тысячелетий до Кальдерона и Шекспира сюжет «Жизнь есть Сон» действенно разыгрывался в самой жизни, и что автором этого сюжета был не Игрек или Зет, а весь общественный коллектив. В определенные дни поступали так: брали человека, приговоренного к смерти, и объявляли его царем. Немедленно переводили его в царский дворец, переодевали в царское платье, давали ему царских наложниц и царский стол. Некоторое время он, как царь, неограниченно правил; но вдруг – внезапная снова метаморфоза! – с этого человека совлекали одежды и прерогативы царя, переодевали опять в отрепье, били и убивали. Чем же это не история шекспировского Сляя из «Укрощения Строптивой» или героев международной фольклористической новеллы? Если угодно, я еще раз повторю этот сюжет, придерживаясь схемы Шекспира, но давая перевод древних источников: поддонок, узник, дитя смерти, переводится во дворец; он находит себя на царском троне, в царском одеянии, среди роскоши и напитков; все ему условно повинуются, он всеми условно правит; его ожидает гарем; любая его
