во
* дворце отца; но ей страшно не везет; обеда состряпать она не может, и за это ей попадает от мужа; когда ей приходится на рынке торговать посудой, конь гусара наезжает на нее и разбивает ей посуду. Наконец, после долгих бед царевна укрощена; и тогда нищий открывает ей, что он – король, они возвращаются во дворец и празднуют новую свадьбу.
Мне казалось, что я взяла самый что ни на есть узкий сюжет одного «укрощения строптивой», и не моя вина, если он обнаружил глубокую корневую пронизанность сюжетами «жизнь есть сон» и «принц и нищий». Но попробуем их скальпировать. В этой сказке метафора ‛строптивости’ оказывается параллельной метафорам ‛нищеты’, ‛отъезда в далекую глушь’, ‛жизни в лачуге’, ‛голода’, претерпения ‛бедствий’. Напротив, метафора ‛укрощения’ дает образное тождество в равных себе метафорах ‛царствования’, ‛возврата во дворец’, ‛пира’, ‛свадьбы’. Итак, перед нами только новая метафорная транскрипция того образа, с которым мы имели дело до сих пор: ‛строптивость’ – метафора смерти, ‛укрощение’, ‛кротость’ – метафора жизни. Будем же благодарны этой сказке за то, что она дала нам клубок образов, которые у Шекспира, Кальдерона и Твэна существуют раздельно.
11.
И подойдем, после этого, к сюжету Шекспира. Но не забудем, что метод есть и макро-и-микрокосм* одновременно; метод формальный не только обособлял сюжеты наших трех циклов, но и внутри каждого отдельного сюжета вводил то же разъединение. И потому в пьесе Шекспира он видел три сюжета со стоящими за ним тремя группами литературных представлений. Это было: общее обрамление о пьянице-лорде; укрощение строптивой; история брака сестры героини, Бианки, и друга героя, Лученчио. Не будем, однако, смущаться этим: там, где формальный анализ приходит к оторванным случайностям или к их совпадению, там анализ семантический вскроет закономерность соотношений. Я предлагаю в этом убедиться. Героиня Шекспира, по имени
