его жизнь для всех.
Но вот настает день моего диспута. Марр проводит диссертацию по какой-то фантастической секции 1 и только потому, что он там председатель и может мне активно помочь. Диспут проходит скандально; академическая среда враждебно и саркастически относится к защите анти-формальной работы неизвестного ей человека. Никакой «формы» не соблюдает и Марр: он, в роли председателя, активное всех, и то задает вопросы оппонентам, то неожиданно бросает ответные реплики, то заговаривает со мной, подмигивает, поощрительно жестикулирует, шлет мне драгоценнейшую записочку: «Пожалуйста, не волнуйтесь: ясно, что ваша трактовка чересчур нова и свежа. Н. М.». Он старается использовать власть председателя, чтоб укоротить речь одного, не дать слова другому, оттенить с особым подчеркиваньем выступление доброжелателя 2. Марр не объективен; он весь – пристрастие и страсть, и отдается порыву, бурно бросаясь с головой и без остатка в стихию борьбы. После диспута на него накидывается одна ученая дама, жена академика, и он едва не колотит ее. Резюмэ он пишет сам и читает сам, пуская в ход и ласковую дипломатию, и горячее бое-напряжение, чтоб только добиться квалификации. Атмосфера возбужденная, и по рукам ходит лист с подписями против присужденья.
Я ухожу одинокая, с записочкой Марра в руках. Но он остается там – продолжает кричать, спорить, возмущаться, резко жестикулируя и крича во весь, что у него есть, голос, со всей, что у него есть, силой души.
5
На другой день я поджидаю Марра в вестибюле одного Института. Вчерашний день разделил жизнь на две части. Марр дал оценку молодой научной работе. Марр видел, что мое сущее Комментарии:
|
1 Марр проводил защиту в славянской секции. «Фантастической» она названа лишь потому, что эта секция имела мало отношения к материалу диссертации.
2 Оппонентами коллегия института назначила самого руководителя работы Жебелева – сказывалось отсутствие закрепленной процессуальности, – эллиниста И. И. Толстого, латиниста А. И. Малеина, византиниста И. И. Соколова. Отзывы оппонентов были неблагожелательны. С развернутым одобрением работы выступил только И. Г. Франк-Каменецкий, в то время едва знакомый с Фрейденберг. Она вспоминала: «Уже несколько часов шла борьба неравных сил. Когда слово взял Франк-Каменецкий, я почувствовала страх... Эти – не были страшны. Страшен только он. Я собирала последние силы. Он заговорил. Он зачитал длинную цитату из моей работы, где за давались в сжатой форме все новые и принципиальные теоретические итоги. Он сказал: „Если б я прочел это десять лет назад, вся моя научная работа пошла бы по совершенно иному пути». Я ловила его слова – он выступал из публики, за моей спиной – и ждала, ждала удара. «Этот – тонкий, – думала я – И он подготовляет «однако...», и вот тогда пойдет!» Мучительно дожидаясь противительного перехода, я сидела спокойно, не оборачиваясь, и переживала плачущим сердцем все, все, что не пересказывается словами. Свою жизнь. Свои испытания. Крах порывов и надежд. Свою науку. И многое иное... Он говорил умно, светло, научно, всецело поддерживая меня. Марр счастливо и жадно слушал, весь – сплошное одобренье. И вдруг – И вдруг я поняла, что не последует „однако», что это друг, что эта высокая похвала – ко мне. Я поняла, что выиграла эту битву в каком-то очень большом и настоящем плане. Остальное меня не интересовало».
|
