человека. У него появилась боязнь людей и жизни, и он соматически таял, в тоске от мучивших его призраков, – когда в реальности вся страна чтила его и готовилась к празднику его 45-летнего юбилея 1.
21
Кортеж был длинный. Через решетку мраморного дворца было видно, как с набережной выносят его прах. Вокруг говорили об обыкновенных вещах и даже шутили. Мимо колонн ЛИФЛИ проходил Эрмитаж и какие-то Институты. Там, в голове, разыгрывались экспозиции чувств и страстей. Было сыро. Равнодушие оставляло какой-то опустошающий след.
И* вдруг налево, под траурными знаменами, показались молодые лица. Это шел Педагогический институт имени Герцена. Шли молодые пролетарские студенты, шел, если угодно, сам Марр с теми, кого он единственно любил. Они остановились. Я не выдержала волненья. Мне показалось, что планы переместились и что там, за решеткой, несли пустой гроб со всем церемониалом подобающих эмоций, а здесь, рядом, стояли лучшие помыслы и надежды Марра, осуществленные в живой, со знаменами в руках молодежи2.
1936 г.
О. Фрейденберг * Комментарии:
|
1 Речь идет о 45-летии научной деятельности Марра; в честь юбилея был выпущен удивительно яркий сборник статей самых разных ученых: Академик Н. Я. Марр XLV. М.-Л., 1935.
2 К этому законченному тексту хочется присоединить еще одну характеристику Марра. Она не добавит никакой новой информации к сказанному в Воспоминаниях: главное в этой характеристике то, что она создавалась Фрейденберг наедине с собой: «Я все в нем любила: мощь, стихийность, душу ребенка. Он не был теоретиком и не владел мыслью. Она владела им. Стиль этого человека изумителен. Во всех работах, на всех лекциях он говорил одно и то же, шел за мыслями последней фразы, забыв о первой, насыпал одни и те же языковые факты до полного пересола. У него не было ни да капельку дискурсивности. Он не мог написать ни одной работы на тему, по заданию мысли, в согласии с заглавием. Тавтологичность его души была потрясающая. Он думал об одном всегда, ночь и день. Для него не существовало ничего, кроме палеонтологической семантики в приложении к отдельным словам. Здесь он был мастер, артист, гений, бог.Ради этого он льстил, властвовал, шел в партию (...), имел жену и сына. Он не то что был нетерпим и деспотичен: но не терпел ничего, кроме открытой им науки, и не выносил никакого отклонения от своей собственной страсти. В нем было что-то вне-классовое, вне-условное, как в ребенке; хитрый, честолюбивый, властолюбивый, несправедливый, он поражал наивностью душевной, высокой простотой, незлобивостью, очищенностью от всего корыстного и мелочного. Как настоящий артист, он был ниже своего творчества, не умел его истолковывать, бился в его силках. Как гений он был односторонен и ничем, кроме творчества, не обладал».
|
