Комическое до комедии   —   Лист 117

нате ему мерещится ночь. Но провидец и сам бежит, зная, что к ним, нечестивцам, приближается лихо (367–370). «Я не принуждаю тебя. — говорит он Эвримаху, — сопровождать меня в шествии: есть у меня и глаза, и уши, и обе ноги, и здравый разум в груди… Я сам выйду за двери…» (354–365).
Слова о шествии, о сопровожденьи, о площади и изгнании за двери не имели бы смысла, если б и Феоклимен не сохранял в этой сцене стёртых черт фармака, которого выбрасывают в торжественной процессии вон из города и вырывают ему глаза, уши, ноги, как Иру, козлу или барану: вот почему это рационализированное Гомером олицетворение космической смерти говорит, что глаза, уши, ноги у него целы. Как Ира, женихи грозят и его с Одиссеем бросить на корабль и отослать к Сикелам (382–383).
Смертельный смех женихов, то же время, сопутствует всей сцене.
390 …хохотом шумен
Был их обед...
Но никогда нигде и никто не готовил такого
Ужина людям, какой приготовил с Палладою грозный
Муж для незванных гостей…
«Сладкий смех» — пир-смерть: смехом начинается, как у Ира, массовое убийство фармаков-женихов, носителей скверны, нечестивцев. Теперь не они будут закалать в жертву животных (ἱέρευσαν 391), а сами сделаются жертвой заклания. Женихов ожидает участь Ира.