Оттого, что мифологический ‛комизм’ представляет собой особую образную значимость, его компоненты тоже вполне своеобразны. Почему бы им быть инвективой, побоями, срамословием и срамодействием, если б это было наше современное понимание комического? Но для мифа словесная брань совпадает с действенной бранью; для него в побоях творится та же брань или борьба; показ или действие срама соответствует оплодотворению.
В этой системе образов агрессия играет первенствующую роль. Лучше всего это видно на метафорах брани, побоища, драки. Ничего не говоря о зачатии и рождении, они образно описывают победу ‛жизни’. Мы оттого и считаем такие метафоры «комическими», что привыкли соотносить их со смехом и встречать в комедии. Напротив, битва, борьба, инвектива, будучи решительно тем же, что драка и ругань, представляются нам лишёнными комизма, «благородными». Это чистейшая условность, которая рождена тем, что дерутся и ругаются отрицательные силы, а бьются и инвектируют — герои, боги, тотемы.
Миф, созданный субъектно-объектными представлениями, всегда имеет субъектов такого же разрушения и нападения (словесного и действенного), как и объект мифа. Это звериные, или растительные, или человековидные ‛скверны’, — фармаки по сути. Такие фармаки не имеют настоящих «свойств». Они просто субъект насилия, безобразия, срама, брани, нечестия. Мифологический ‛комизм’ заключается во временном господстве этой отрицательной силы; когда же она сопровождается побоищем, гибелью и смехом (а это идёт одновременно, как показывают обряды богов плодородия), в это время рождается новая положительная сила (гово
Комментарии: