Комическое до комедии   —   Лист 131

пересекается линией реализма. Мифологический персонаж выдаёт себя за реалистический, но не наоборот. Почему-то Афродита должна появляться в роли земной девушки. Одиссей, вернувшись домой, нищим старцем, почему-то должен выдавать себя за критского купца или за сына рабыни, критского мужа, проданного в рабство (Од.14,200). В обоих случаях уже нет непроизвольной формы мышления сравнениями; тут более поздняя форма травестии, так сказать, переодеванья мифа в реалистическую одежду, но под ним лежит мифологическая ‛мнимость’. Впоследствии это новеллистический приём: персонаж выдаёт себя не за то лицо, которым на самом деле является, замена идёт путями пародии: миф транспонируется в реальность. И в гимне к Афродите, и в мистификациях Одиссея передаётся хтонический аспект мифа. У нас есть достаточное количество фактов для проверки: Аполлон, рабствующий Адмету, Деметра в нянях Демофонта — и многие другие примеры. Загробная фаза передаётся тем, что бог, ‛бессмертный’, становится человеком, ‛смертным’; герой из ‛царя’ преображается в ‛раба’. Реалистичность тут кажущаяся. На самом деле это метафоры мифологического образа ‛смерти’. В гимне к Афродите недаром Анхиз, объясняясь в страсти, неожиданно говорит богине:
153 Мне бы хотелось, о дева, богине подобная видом,
Ложе с тобой разделивши, спуститься в жилище Аида.
Интересно, что в подлиннике стоит не глагол «спуститься», а ‛заходить’, ‛погружаться’ (δῦναι), прилагаемый к заходу светил. Это реминисценция чистейшего мифологического хто