Происхождение литературного описания

Опубл.: Фрейденберг О. М. Происхождение литературного описания / Ольга Фрейденберг ; публ. и примеч. Натальи Костенко при участии Нины Брагинской // Теория и история экфрасиса: итоги и перспективы изучения : колл. монография / Ин-т рег. культуры и литературовед. исслед. им. Францишка Карпиньского в Седльцах, Киев. нац. ун-т им. Тараса Шевченко, Гроднен. гос. ун-т им. Янки Купалы. – Siedlce : Instytut kultury regionalnej i badań literackich im. Franciszka Karpińskiego, 2018. – С. 28–76.

 

$nbsp;


Листы: 0   8   16   24   32   40   48   56   64   72   80   88   96   105   113  
Чтение парфений неясное, спорное, но сейчас дело не в этом. Я говорю не об отдельных словах, а о жанровом стиле.
Так вот, в Гимне к Афродите, кто бы его ни сочинял, действующим лицом является природа, Афродита, мировое произростание, мировая производительность. Тема гимна – любовный акт, зачатие. Это любовь всего космоса – всех тварей, всех зверей, которые производят и рождают одновременно с богиней.
64 Чудной облекшись одеждой и все превосходно оправив,
Золотом тело украсив, покинула Кипр благовонный
И понеслась Афродита улыбколюбивая в Трою,
На высоте, в облаках, свой стремительный путь совершая.
Быстро примчалась на Иду, зверей многоводную матерь.
Прямо к жилищам пошла через гору. Виляя хвостами,
Серые волки вослед за богинею шли и медведи,
Огненноокие львы и до серн ненасытные барсы.
И веселилась* при взгляде на них Афродита.
В грудь заронила она им желание страстное. Тотчас
По-двое все разошлися по логам тенистым. Она же 
Прямо к пастушьим куреням приблизилась, сделанным прочно.
Там-то Анхиза-героя нашла.
Картина и вся концепция – типично мифологические. Однако, это уже не миф, а эпос. Муза, поющая этот миф, остается забытой фигурой, давно стертым субъектом. Афродита уже стала здесь III лицом, чьи приключения воспевает земной певец, эпик. Он тяготеет к предметному миру, к детализации, к бытовизму, но уже в меньшей степени, чем Гомер. И форма этого – бытовизация мифа. Но сделать этого прямо певец не может в силу самого сюжета; он выбирает другое, – Афродита мистифицирует Анхиза, выдавая себя за смертную девушку.
109 Я не богиня. Напрасно меня приравнял ты к бессмертным.
Смерти подвержена я. И жена родила меня матерь.
..................................................................................................
130 Я же к тебе вот пришла: принуждает меня неизбежность!
Именем Зевса тебя заклинаю! Родителей добрых
Именем, ибо худые такого, как ты, не родили б!
Девой невинной, любви не познавшей, меня отведи ты
И покажи как отцу твоему, так и матери мудрой,
Также и близким, с тобой находящимся в родственных связях,
Буду ли я подходящей невесткой для них иль не буду?
Дальше она просит, чтоб Анхиз послал к ее обеспокоенным родителям гонца, а затем принял богатое приданое и устроил пир.
Сцена любви, брачное соединение, «священный брак» неба и земли, передаваемый в XIV песне Илиады в виде золотого дождя и рождения растительности, здесь весь дан в опредмеченной детализации, как последовательный ряд установленных бытом поступков. Мать-земля и ее пышный цветочный покров заменены здесь ложем.
157 Там сложено было уж раньше
Ложе из мягких плащей для владыки и сверху покрыто
Шкурами тяжко-рыкающих львов и косматых медведей,
Собственноручно в высоких горах умерщвленных Анхизом.
Священное соединение описывается в бытовизированных подробностях, методом перечисления вещей:
162 Снял он ей прежде всего украшенья блестящие с тела, -
Пряжки, застежки, витые запястья для рук, ожерелья.
Пояс потом распустил, и сиявшие светом одежды
С тела богини совлек и на стуле сложил среброгвоздном.
Красота Афродиты описывается в виде красоты подробно перечисляемых вещей, в виде их света, сияния, блеска. Анхиз поражается, при виде ее, «блестящим одеяньям»:
86 Пеплос надела она, лучезарный, как жаркое пламя,
Ярко блистали на теле витые запястья и пряжки,
И золотые висели на шее крутой ожерелья,
Разнообразные, видом прекрасные; словно блестящий
Месяц вкруг нежных грудей Афродиты светился чудесно.
Космический характер украшений удержан здесь только благодаря двум сравнениям; не знай мы, кто такая Афродита, мы могли бы принять ее за обыкновенную девушку, а светила, пламя огня, яркое сияние богини-космоса – за безделушки кокетливой дамы.
Алкман же говорит, что волосы (в подлиннике: грива) Агесихоры «расцветает, как беспримесное золото, а лицо серебряное» (51 -55). Другая девушка – Агидо:
39 А я блистанье
Агидо пою. Гляжу, -
Как солнце блестит: его нам
Агидо дает познать.
В оригинале: «А я пою свет Агиды: смотрю на нее, как на солнце, – Агидо доказывает, что оно блещет.»
И дальше:
45 Ведь сама она меж прочих
Выдается, словно кто-то
Посреди коров поставил
Быстрого в беге коня звонконогого,
Сходного с быстролетающим сном.
Хотя здесь обычные для гомеровского эпоса атрибуции, – световые и звериные сравнения и эпитеты, – все же аналогия чисто формальна. По смысловой сути – лирика резко отличается от эпоса: действующие лица у Алкмана – люди, реальные девушки, а природа (свет, солнце, звезды, ночь, животные) отделена от человека и служит для него спутником, хотя еще очень близким, соучастником человеческой жизни, но все же III лицом, объектом. Это видно из описания:
60 Поднимаются Плеяды
В мраке амвросийной ночи
Ярким созвездьем и с нами, несущими
Плуг для Орфрии, вступают в битву.
В подлиннике проще: «Всходящие Плеяды сражаются (состязуются) с нами, несущими покров Ортрии, подобно палящей звезде, сквозь бессмертную ночь.» Природа уже не действует, а описывается; не олицетворена в антропоморфном существе, а стоит вне человека и даже вне космических проявлений (как были, напр., у Гомера Посейдон, Гефест, Афродита, Зевс), – природы, как таковой, нет, а есть уже изолированные от нее боги. Тут Ортрия (возможно, Артемида), тут Зевс и Аид, Афродита (стр. 17, 20, 31), тут и боги вообще («в этом некое мщение богов», 36). Это уже религия, а не природа, – у Гомера же наоборот, религии нет, есть только стихии. Эпическая природа в лирике раздваивается: перестав быть космизмом,
она закаменевает в богов, а ее зрительная, внешняя сторона обращается в пейзаж, в так называемые описания природы. Они, естественно, сухи, фактичны, внешни, элементарны: всходят звезды; цветут цветы в саду; венок из цветов; времена года; сон природы. Поэт тоже списывает натуру, но очень примитивно; он видит ее одну верхнюю, так сказать, сторону, – горы, реки, деревья, цветы, животных. Человека в этой природе еще нет; взаимодействий между ними тоже нет; зрительное впечатление носит строго-формальный характер. Ни о каком символизме не может быть речи. Внутреннее содержание природы скрыто. Она еще не стала душевным миром человека. Перечисление появляется опять, потому что без него нельзя обойтись: цветут цветы, но какие? Спят животные, но кто? Времена года – а именно? И Алкман описывает:
Fr. 56 Три времени в году – зима,
И лето, осень – третье.
Четвертое ж весна, когда
Листы: 0   8   16   24   32   40   48   56   64   72   80   88   96   105   113