ческое сознание, неоткуда взяться религиозной концепции божества: религия моложе мифа, а образ ‛бога’ имеет внятное до-религиозное, мифологическое содержание. Боги Илиады именно до-религиозны. В них ещё виден один из древних, до-качественных, аспектов героев, аспект антитотемов наряду с аспектом тотемов. Ни религии, ни этики такой план не содержит, и вот почему боги Илиады так не этичны. Злое, доброе ли они совершают, моральных последствий нет. Когда же боги, в эпоху религии, получают культовое содержание, они остаются при героях в виде отдельной (правильней сказать — отделённой от героев) стихии бессмертия. Черты антитотема уже не могут быть у религиозного бога. Они сохраняются только у героев.
4.
Выше я сказала, что в эпосе смеются боги, но не герои. Я ошиблась. Илиада имеет Терсита, Одиссея — Ира.
Терсит — фармак, козёл отпущения, шут. Его безобразие дублируется смехом (2,211–270). Мне уже приходилось показывать, что Терсит — дубликат Ахилла. Сейчас я это скажу несколько иначе: Терсит — дубликат Ахилла по ‛комической’ линии; Терсит — ‛комический’, мнимый Ахилл, хромой урод, инвективное и смеховое начало.
Ир в ином роде. Это старый нищий, ругатель, обжора. И Одиссей такой же старый, оборванный, грязный, прожорливый бродяга и попрошайка. Между двумя нищими возникает брань и драка. Безобразная сцена вызывает у женихов смех.
Инвектива Терсита направлена на царя, инвектива Ира
Комментарии: