Комическое до комедии   —   Лист 141

такой жанр начинал литературное становление.
Аристофановский фарс из-за своего политического характера подвергается неслыханной модернизации. Между тем, эта его «политийность» требует особого внимания. Перед нами своеобразная политика, та самая, которая служит главным элементом всякой фольклорной пародии. Мы знаем о ней по античному и средневековому богослужению и обряду, по институтам шутов и юродивых: инвектива направлялась именно на бога, именно на властителя, на всех, кто стоял сколько-нибудь на виду¹. «Политический характер» фарсов Кратина далеко не то же, что политика английского парламентаризма, — а Кратина или Аристофана изображают Гоголями, Свифтами, Бомарше или Ювеналами. С конструктивной точки зрения, политичность фарса объясняется тем местом, какое занимала политика в фольклоре, верней, в фольклорной пародии.
Мне уже приходилось в работе о Трудах Гезиода² показывать генезис мотивов ‛политики’. Не хочу повторяться. Я считаю доказанным симбиоз ‛политики’ и ‛этики’ ещё в их мифологическом, до-литературном, состоянии; в самых древних образцах античной литературы политика представляла собой метафорическую облицовку утопии. Я показывала, что утопия ещё в фольклорном состоянии была формой космогонии. В греческой литературе утопия могла быть троякой: хозяйственной (мир, как идеальный дом: домострой), государственной (мир, как идеальное государство: политии) и космической (мир, как идеальная вселенная: теории гармонии). Древняя комедия — это пародия на политическую космогонию, одну из разновидностей государ