— Падёт овчатник, значит, от кожевника?
Так суждено?
— …Придёт колбасник и сразит кожевника.
Эта комическая теогония совершенно апокалиптична. Её именно такой характер подчёркивается конечной сотерией колбасника и воскресением, преображением Народа.
1324 Я Народ вам сварил в кипятке и его превратил из урода в красавца.
…Он в фиалковенчанных Афинах живёт, в первозданных священных Афинах.
Идёт гимн древним Афинам. Народ встречают ликованьем, как нового бога:
1332 Вот и он! С золотою цикадой в кудрях, в облачении прадедов древнем.
…О, хвала! О, привет тебе, эллинов царь! А для нас — ликованье и радость.
Пророчество сбывается: за одним мессией следует другой, чьё новое рождение вершится в варке. Вот здесь-то, в этом древнейшем космогоническом образе, и лежит разгадка того, что Всадники переполнены метафорами еды, что агон между двумя лже-спасителями носит характер состязания в выпечке хлеба из ячменя или пшеницы (1100ss.), что Народ передаёт своё царство тому, кто даёт ему печёный хлеб и жаркое (1106). Все эти блюда, каши, жаркие, варева представляют собой бытовистическую форму тех самых образов, которые воплощаются в сваренном Народе, — в мессии обновления.
Комментарии: