Комическое до комедии   —   Лист 151

В Лягушках — комическая до-эсхатология: не только показывается загробный суд, с весами, взвешивающими судьбу душ, с выходом на свет одной и с пребыванием другой души в преисподней, — не только, говорю я, загробный суд, но и смерть бога в виде сошествия его в ад. Временно функции бога у его раба, бог же становится сам рабом. Это столько же эсхатология, сколько и видение (по жанру). Однако, ни того, ни другого тут нет, потому что вся концепция, создавшая структуру комедии, чисто мифологична; ей не хватает ни религии, ни этики. Поэтому, здесь не пародия эсхатологии, — в более позднем значении пародии, как сознательного осмеяния, — а пародия, комический аспект, тех образных систем, из которых в последующей этике создавались видения, откровения и другие эсхатологические жанры. Пародийность и комизм здесь в том, что лже-поэт Еврипид, настоящий ‛псевд’, узурпирует подлинную славу и значение Эсхила; в его лице торжествует всё самое низкое. Конечный провал Еврипида, подобно провалу Сократа в Облаках, раскрывает мнимость временной победы псевда: таков эпилог всех «гибристомахий», в противоположность титаномахиям, лишённым ‛комизма’.
Мифологический, до-этический образ суда пронизывает и Осы. Старый сутяга Филоклеон живёт в заточении, в сетке, из которой он не может выбраться, пока не прогрызает её и не спускается на верёвке вниз. Эта сетка в воздухе, подобно гамаку в Облаках, так же, как в Птицах, означает мнимое воздушное царство. Комические небеса, комические преисподние, полёты вверх (например, навозного Жука в Мире) и сошествия — обычные атрибуты древнего фарса.