кой работы: в каждый день рождается какая-нибудь новая часть лодки. Так и в космогониях возникновение отдельных космосов совершается последовательно, за днем день, в несколько дней.
Этот прием последовательности изумителен в Одиссее. То, что сейчас представляется нам детализацией и реализмом, на самом деле есть выражение необыкновенной дискурсивности мышления:
... устроивши парус (к нему же
Все, чтоб его развивать и свивать, прикрепивши веревки)...
В подлиннике: «он привязал к парусу верхние и нижние веревки». Не пропускается ни одна промежуточная деталь: последовательность строится при помощи перечислений всех решительно промежуточных ступеней. Охвата вещей нет; выделения существенных черт нет; нет абстрагированья признаков.

Это, конечно, какое-то предшествие будущей дискурсивности; но разница в том, что дискурсивное мышление, со своей каузальной последовательностью, из причин выводит следствия одно за другим. Здесь чисто мыслительный, отвлеченный процесс. Эпическое же сознание орудует последовательными конкретностями, выводя их одну за другой; причинность заменена пространственно понимаемым временем. Основа и здесь лежит в так называемом «климаксе». Например, в русской народной поэзии:
29 Плывет суденышко,
На суденышке детинушка,
На детинушке рубашечка,
Под сердечушком зазнобушка
(Русск. нар. лирика, Спб., 1910, стр. 19)
91 Добрый молодец сам коня поил,
Красна девица воду черпала,
Почерпнув воды, поставила;

Как* поставивши, призадумалась;
А задумавшись, заплакала,
А заплакавши, слово молвила.
(Там же)
Гомеровское описание строится на подобном же климаксе, но только осложненном и заполненном высокоразвитыми представлениями о вещах и конкретных предметах. Вместо примитивно-диалектических образов мифа у Гомера последовательный ряд 

понятий, прямая их линия, заполняемая каузальными ступенями, с резко выраженным у Гомера преобладанием пространственных восприятий. Непосредственное ли это воспроизведение, шаг за шагом, какого-то события, генеалогия ли это или перечисление, – все равно, первичная дискурсивность на лицо. Отсюда – чрезмерная детализация, переобремененность остановками на всех промежуточных станциях, необычайная рассудительность, тяга к объяснениям, выяснениям, отступлениям. Ничего нельзя пропустить. Вот как в 21-й песне Пенелопа достает лук Одиссея:
5 Вверх по ступеням высоким поспешно взошла Пенелопа;
Мягкоодутлой рукою искусственно выгнутый медный
Ключ с рукоятью из кости слоновой доставши, царица

В дальнюю ту кладовую пошла (и рабыни за нею),
Где Одиссеевы все драгоценности были хранимы:
Золото, медь и железная утварь чудесной работы.
Там находился и тугосгибаемый лук и набитый
Множеством стрел бедоносных колчан. Подарен Одиссею
Этот был лук со стрелами давно в Лакедемоне гостем
Ифитом, богоподобного Эврита сыном. Они же 
Встретились прежде друг с другом в Мессине, где нужно обоим
Дом посетить Орхилока разумного было. В Мессине
Тяжбу с гражданами вел Одиссей. Из Итаки мессинцы
Мелкого много скота увели; с пастухами оттуда
Триста быков круторогих разбойничье судно украло.
Их Одиссей там отыскивал; юноша свежести полный
Был он в то время; его же послали отец и геронты.
Ифит отыскивал также пропажу: копей и двенадцать
Добрых жеребых кобыл и могучих работников мулов.
Ифиту иск удался; но погибелью стала удача:
К сыну Зевесову, славному крепостью силы великой
Мужу, Ираклу, свершителю подвигов чудных, пришел он –
В доме своем умертвил им самим приглашенного гостя

Зверский Иракл, посрамивши Зевесов зарон и накрытый
Им гостелюбно для странника стол, за которым убийство
Он совершил, чтоб коней громозвучно-копытных присвоить.
Ифит, в Мессину за ними пришед, Одиссея там встретил.
Эвритов лук он ему подарил; умирая, великий
Эврит тот лук злополучному сыну в наследство оставил.
Ифита острым мечом и копьем одарив длиннотенным,
Гостем остался ему Одиссей; но за стол пригласить свой
Друга не мог: прекратил сын Зевесов, Иракл беспощадный,
Жизнь благородному Ифиту, Эврита славного сыну,
Давшего лук Одиссею и стрелы. И не брал с собою
Их никогда Одиссей на войну в корабле чернобоком:
Память о госте возлюбленном верно храня, их берег он 
В доме своем; но в отечестве всюду имел при себе их.
Близко к дверям запертым кладовой подошед, Пенелопа
Стала на гладкий дубовый порог (по снуру обтесавши
Брус, тот порог там искусно уладил строитель, дверные
Притолки в нем утвердил, и на притолки створы навесил);

С скважины снявши замочной ее покрывавшую кожу,
Ключ свой вложила царица в замок; отодвинув задвижку,
Дверь отперла; завизжали на петлях заржавевших створы
Двери блестящей; как дико мычит выгоняемый на луг
Бык круторогий – так дико тяжелые створы визжали.
Влезши на гладкую полку (на ней же ларцы с благовонной
Были одеждой), царица, поднявшись на цыпочки, руку
Снять Одиссеев с гвоздя ненатянутый лук протянула:
Бережно был он обвернут блестящим чехлом; и, доставши
Лук, на колени свои положила его Пенелопа.
Этот пассаж компонован так: 1. Пенелопа идет за луком; 2. Описание ключа кладовой; 3. Описание кладовой; 4. Лук, подарок Ифита; 5. Встреча Ифита и Одиссея в Мессине; 6. Причины пребывания там Одиссея; 7. Тяжба Одиссея с мессинцами; 8. Причины этой тяжбы;

9. Что делал в Мессине Ифит; 10. Почему он туда попал; 11. Что случилось с Ифитом впоследствии; 12. Убийство Ифита Гераклом; 13. Как это убийство совершилось; 14. Подарок лука Эврита; 15. Как лук Эврита попал к Ифиту; 16. Ответный подарок Одиссея; 17. Дальнейшие взаимоотношения Ифита и Одиссея; 18. Отношение Одиссея к луку; 19. Кладовая; детальнейшее описание устройства порога; 20. Детальнейшее описание отмыкания замка в кладовой; 21. Дверные петли во время отмыкания; 22. Подробнейшее описание, как Пенелопа протягивает руку за луком; 23. Как Пенелопа взяла лук.
Настоящее, цепь за цепью, уводится в прошлое; прошлое, снова как настоящее, тянется во временные предшествия. Получается ступенчатость; время расчленено на отрезки, из которых каждое отводит назад, в предшествующую ступень. Так рождается описание, оно же и эпическое отступление. Но время еще носит пространственный характер; оно воспринимается не в виде