каких-то изменений в душевной ли жизни, в социальной, или не в виде процессов; оно, если можно так сказать, опредмечено, и его ход воспринят в форме ступенчатой передвижки чисто-предметных, ярко-конкретных явлений. Употребляя философский термин, можно сказать, что гомеровское время вполне чувственно. Пенелопа идет за луком. Время, которое на это уходит, исчисляется и заполняется пространственно, предметно: она пошла по высокой лестнице; она взяла пухлой рукой красивый, медный, прекрасно-поворачиваемый ключ, – на нем была ручка из слоновой кости; она пошла в отдаленную горницу с женщинами-сопроводительницами; там лежали сокровища владыки – медь, золото и трудно-обрабатываемое железо... и т.д. Несмотря на то, что Пенелопа идет в кладовую на наших глазах, что Одиссей мастерит лодку день за днем, что Пандар натягивает лук движение за движением – гомеровское описание статично: оно оперирует предметами, переходом с одной вещи на другую, но не изменениями во времени. С одной стороны, тут описано, как 

Пенелопа идет за луком; с другой, как лук попал к Одиссею; с третьей, как Пенелопа достала лук. Тут и экфраза (описание ключа, описание порога), тут и генеалогия-история (описание лука Эврита – Ифита – Одиссея, описание убийства Ифита, описание кражи скота и поездки в Мессину), тут и краткое перечисление (описание сокровищ в кладовой), тут, наконец, и сравнение (описание дверных петель, визжащих подобно быку). Своеобразное восприятие времени, как последовательных ступеней пространственных, совершенно отдельных, самостоятельных отрезков, придает описанию предметный характер. Детализация выдерживается тем тщательней, чем продолжительнее путь описываемого времени; может быть, следовало бы сказать, что гомеровская детализация есть эпическая длительность. Так называемый гомеровский реализм представляет собой детальное описание предметов – домов, горниц, утвари, украшений, всякого рода искусно смастеренных вещей. Таков убор Геры в XIV песне Илиады, скамейка для ног Елены

или Пенелопы, одежда Одиссея и мн. др. Но таково же описание ран, прохождения стрелы, увечья. Реализм не распространяется на самую основную концепцию, на ту, которая и разрешает вопрос о мифизме или реализме: на концепцию жизни, человека и причин, ими двигающих. В гомеровских поэмах человека нет вовсе; а переживания богов и героев в такой же мере антропоморфны, – не реалистичны, – в какой антропоморфна их наружность. Ни человека, ни реальной жизни, ни ландшафта нет у Гомера; даже Одиссея – не больше, чем сказка, бытовизм которой объясняется предметностью мировосприятия. Реализм требует уменья писать с натуры; Гомер же дает не столько описание непосредственно вещей, сколько их изображений, сколько мастерства их изготовления; не всякая вещь позволяет ввести генеалогию и историю, но изготовленье вещи дает возможность отводить описание к истоку и давать ступенчатую детализацию. Так получается, что у Гомера носителем реалистического описа

ния является экфраза.

6.
Вот почему Щит Ахилла так близок по колориту Одиссее, но резко диссонирует с Илиадой. Экфраза, как форма описания, моложе сравнения: как я сказала, она уже целиком устремлена к реальному миру, посколько интересуется предметами, вещью. Средствами экфразы объективно достигается реалистичность описания, хотя на самом деле эпическое творчество не может, как творчество самое раннее, быть реалистическим. Илиада имеет ведущей формой описания сравнение. Одиссея – экфразу. Хотя нам и кажется, что сравнения выполняют с самого возникновения художественную функцию, но на самом деле это глубокая архаика, говорящая о недостатке средств описания. Мир вещей, более молодой для мировосприятия, описывается не в форме сравнений (где они присутствуют лишь частично, верней, начинают присутствовать), а экфраз.
Как это на первый взгляд ни парадоксально, но описание, в своих первых формах, вовсе

не является словесным воспроизведением подлинных вещей. Полиистор Александр, как рассказывает Берос в I книге Вавилонии, говорит, что Оанн написал о происхождении мира и государства, и это слово передал людям. Каким бы поздним и легендарным ни был этот миф, но он очень типичен. Описание мира есть его сотворение; Логос, первоначало, основа бытия;

написать это значит создать. При этом, конечно, речь не идет о письменности и датировке ее возникновения; книга, письмо (как показал в одноименной работе Н.Я.Марр) сперва означает космос, тотем, а потом уже получает то значение, которое мы сейчас вкладываем, и получает его именно потому, что это тотем и космос. Космический характер изображений на шатре Иона, на щите Ахилла и т.д. говорит об описании = сотворении мира и вещей путем ковки, лепки, тканья. Всякое изделие соответствует сотворенному миру. Вот почему Гефест – бог изделий, Афина – богиня изделий, а они воплощают огонь, космическую первостихию. Поэтому же фольклорная экфраза изображает под видом терема – небо со светилами, под видом вышивки – солнце, месяц, зарю:
79 Шила – вышивала боярыня три узора:
Первый-то узор вышивала –

Утряную зарю с белым светом,
Другой-то узор вышивала –
Светел младой месяц со звездами,
Третий-то узор вышивала –
Красное солнце со лучами.
(Русск, народа, лирика, Спб. 1910).
Это – самая первая фаза. Дальше описывается уже то, что описано, – изображено или сработано. Описания обнаруживают свою функцию особенно хорошо в греческом романе: здесь эпилог всегда таков, что герои описывают все свои страдания и приключения, и возлагают их в храме на алтарь божества. Жизнь героев воспроизводится в слове, воссоздается,

творится. Роман и есть такая жизнь, верней, роман ее дублирует; в храме, на алтаре, лежит эта жизнь, как возношение, как жертвоприношение.
Мне уже приходилось показывать в работе о Гезиоде, как Слово, логос, однозначно рождению; всякие первичные словесные акты осмысляются в виде личного рассказа жертвенного животного, – разрываемого на части, закалаемого космоса звериной формы. Такова первая песня, первый рассказ. Описание – более поздняя фаза ословесненного действа. Как подметила Б. Л. Галеркина, экфраза связана с жертвоприношением: она указала на такие экфразы, которые либо заканчиваются приношением жертвы, либо находятся с ним в смысловой увязке. Личный рассказ древнее, конечно, описания, и композиция I части Одиссеи, речи Илиады хорошо это подтверждают.