Архив/Научные труды/Монографии/Композиция Трудов и дней Гезиода/Басня

14. Басня

Опубликовано:
Басня / О. М. Фрейденберг ; [публ. подгот. Н. В. Брагинская при участии Ю. В. Крайко] // Синий диван. – 2007. – № 10–11. – С. 126–156. – То же. Электрон. данные. – Режим доступа:

http://ivgi.rsuh.ru/article.html?id=245277;

http://www.polit.ru/research/2008/10/06/freidenberg.html.

$nbsp;

Поиск: по документу

Режим: текстовый | факсимильный

Листы: 471 479 487 495

Лист 471
Басня Стт. 202–212 I Мне осталась только одна басня. Простая ли это вставка, образный ли пример, вводимый самим Гезиодом, позднейшее ли добавление? Эти вопросы трудно было ставить не только до выяснения генезиса гномики¹, но и до анализа таких разделов в «Трудах», как песни о Дике, о царе-нечестивце, о домострое. Итак, я поворачиваюсь назад, к тому месту в поэме Гезиода, где неожиданно появляется басня о соловье и ястребе; это стихи 202–212. Напоминаю, в каком композиционном месте находится эта басня: между рассказом о пяти поколениях и рассказом о Дике и Гибрис. То, что изложение мифа о пяти поколениях заканчивается перед самой басней, давало повод думать, что этот миф тут-то, на ст. 201, и прекращается; следовательно, у этого рассказа была самостоятельная функция (таков делался вывод), и этот рассказ не был связан с последующими стихами. И отсюда окончательный приговор: миф о пяти поколениях в составе «Трудов и дней» случаен. Такой же вставкой, которая могла быть или могла не быть, считалась и басня. Как аллегория царского произвола, она казалась уместной в поэме, об этом произволе говорящей; но это соображение не спасало басни, как части конгломерата, от обвинения в случайности и композиционной натяжке. Басня это Гезиода или нет? Гезиоду принадлежит ее обработка; самое басню мы имеем и в басенном своде, приписываемом Эзопу. Этот свод поздний, но время записи и ¹ Гнома – сентенция или морализующая пословица. Размер стиха, более всего употребительный в гномах, – гексаметр, элегический дистих (гексаметр и пентаметр), чистый пентаметр (у Фокилида). Гномы и включались в элегическую поэзию, и вырезались на столбах в общественных местах. В позднее время появились сборники гном, аналогичные сборникам пословиц.
Лист 472
собирания басен не говорит о времени их созидания. Одно можно сказать: басня о соловье и ястребе ходила в фольклоре под именем Эзопа. Здесь она выглядит так: «Соловей, сидя на высоком дубе, по обыкновению пел. А ястреб, увидя его, так как нуждался в пище, – налетел, схватил. Соловей же, которому предстояло погибнуть, стал просить об освобождении, говоря, что он недостаточно велик, чтоб наполнить собою желудок ястреба, и что тому следует, если он нуждается в пище, обратиться к большей птице. На что тот, перебивая его, сказал: “Однако, и дурак же я был бы, если б, бросив из своих рук готовую пищу, стал гнаться за тем, чего никогда не видел”¹. – Рассказ показывает, как также и те люди глупы, которые в надежде на большее выпускают имеющееся в руках» (Aes. Fab. IX²). В этой басне мораль ясна. Слабая жертва стремится перехитрить хищника, но ее наивный ход не удается. Лучше синицу в руки, чем журавля в небе – девиз хищника; и наш моралист на его стороне. Совсем другая тенденция в той же басне у Гезиода. Он рассказывает, что ястреб нес в высоте схваченного им соловья. И когда тот, сдавленный хищными когтями, стал проливать слезы, ястреб ему сказал, что может с ним сделать, что угодно, даже пообедать им, несмотря на то, что соловей певец. – Тема там и тут общая; речь идет о хищном ястребе, собирающемся пожрать слабого соловья. Но Гезиод изменяет содержание басни. Хотя и у него ястреб торжествует, но ударение лежит не на наивном предложении соловья и не на гноме «лучше синицу в руки», а на полной победе грубой силы над беззащитной жертвой. Такое содержание ¹ Здесь и далее неоговоренные переводы принадлежат О.М. Фрейденберг. ² Fabulae Aesopicae collectae / Ex recogn. C. Halmii. Lps.: Teubneri, 1852.
Лист 473
глубже и «литературней», чем незамысловатый сюжет, лишенный цели и направленности, древней* «эзоповской» басни. Наш поэт ни в какой мере не солидаризируется с ястребом. Почему же эта басня, объективно утверждающая могущество насилия, обращена Гезиодом к царям? Ведь она не завершается моралью, которая показывала бы несостоятельность произвола. Насильникам-царям, о которых у Гезиода речь дальше, только приятно было бы услышать такое «назидание» (термин, которым Гезиод называет свою басню, – αίνος). Так уж не Царей ли, не их ли торжество восхваляет басня Гезиода? Все исследователи заверяют нас, что эта басня имела целью воздействовать на совесть: она хотела показать все безобразие произвола и утвердить превосходство невинности над грубой силой: бедный соловей, божественная птица, невинный певец, так же несправедливо страдает в кривых когтях хищника, как праведный муж железного века от ложных клятв и клеветы гибриста, бесчестного нарушителя права. А, так, значит, и у зверей есть свои праведники и насильники, не только у людей! Но ведь мы в мифическом веке железа; кто дал нам право одну вещь воспринимать в плане мифа, а другую, совсем произвольно, переводить в план чистейшего реализма? Это ошибочное рационализированье. Это тот же порочный метод, по которому Прометей, герой фантастического мифа, в руках социологов приобретает ряд реалистических черт. Нет, мы имеем дело со своеобразным сознанием, которое порождает целую систему смыслов, таких же своеобразнейших, как и это сознание. Покинув рассказ о пяти поколениях, мы еще не вышли из эсхатологического
Лист 474
плана. Он еще ничем не прерван. Неужели только оттого, что на наших полках стоит собрание басен Крылова, а все немцы читали Лафонтена, каждое звериное поучение должно считаться политико-социальной аллегорией типа европейской басни? II Звериная басня, по ходячему шаблону, считалась восходящей к звериному эпосу, особенно к сказке. Думали, что сперва была сказка с животным персонажем, а потом на нее наслоилось нравоучение: так произошла басня. По А.А. Потебне, сперва существовал конкретный образ, а уже потом появилось обобщение, и нравоучение, общая истина (Из лекций по теор. слов., 80¹). Однако, существует в истории всеобщей литературы такой жанр, где речь идет о животных, действующими лицами являются животные и налицо присутствует нравоучение — а это не басня, не сказка, не эпос. Качественная дистанция между этим жанром и басней так велика, что их не приходится ни отождествлять, ни даже сравнивать. И, однако же, именно этот жанр показывает, что увязка между нравоучением и звериной сюжетикой почему-то существует искони, на очень осмысленной базе. Ведь если считается, что басня этизирует сознательно, прикрывая истинный людской персонаж звериной аллегорией, то присутствие во всеобщем фольклоре такого жанра, где уже никаких намеков ни на кого нет, а звериная сюжетика все-таки сопровождается нравоучением, – присутствие такой параллели должно подорвать обычную теорию генезиса и природы басни. Я имею в виду «Физиолог»². Древний фольклор, богатый и на Руси, любил создавать эти полутаинственные, всегда завлекательные, рассказы о происхо ¹ Потебня А.А. …Из лекций по теории словесности. Басня. Пословица. Поговорка. Харьков, 1894 [=1914]. С. 80 ² См. перевод «Александрийского Физиолога» (II–IV вв. н.э.) в изданиях: Физиолог Александрийской редакции / пер. Я. И. Смирнова. М.: «Дыхание», 1998. 67 с. Греческий текст, который переводил Я. Смирнов и на который опирается Фрейденберг, опубликован Лаухертом (Lauchert F. Geschichte des Physiologus. Strassburg: Teubner, 1889 (1974). S. 229–279). В «Физиологе» сведения о реальных и мифических животных сопровождаются нравоучительными и символическими толкованиями; таким образом, как и в басне, в «Физиологе» звериная сюжетика сочетается с нравоучением.
Лист 475
ждении видимого мира и, главным образом, животных; среди диковинных историй и всякого рода небылиц рассказ специально останавливался на описании животных, их образа жизни, нрава, наружности, – и все это с точки зрения причудливости и таинственной чудесности. Впрочем, животные не были исключением; в древности широко ходили описания далеких неведомых стран, людей-чудовищ, необыкновенных растений; не обходилось и без фактических зверей, рыб и птиц. Об этом специфическом фольклорном жанре я уже говорила в связи с утопией и народной географией, которая стояла на каких-то зыбких мостках рядом с народными жанрами истории и этнографии. Тут трудно обойтись без обращения к Лукиану; его «Правдивая история» и «Как следует писать историю» – верные друзья Гекатея Милетского, Скилака и Ферекида¹. «Физиолог» – это ответвление подобного жанра. Как показывает его название, он имел своим предметом не просто животное, но природу вообще; сам ни на что не претендуя, он находился в органической увязке со всеми жанрами, которые интересуются происхождением земель, морей, людей, растений и животных. Поэтому византийская традиция присоединяет к «Физиологу» знаменательное имя Пифагора; средние века верят, что Пифагор является подлинным автором этого трактата. С одной стороны, еще Евсевий считает, что Пифагор и Ферекид были кудесниками и знахарями; с другой – греческие иатрософисты занимались лечебными науками, богословием и физиологией. Иатрософия², равно распространенная и на Востоке, и на Западе, обильна в Византии. Тут народная медицина, животная симпатия, заклинания против ведьм и вампиров, магичес ¹ «Добросовестных» писателей VI – начала V в. до н.э. Фрейденберг называет «верными друзьями» пародийных сочинений позднеантичного софиста. Делает она это потому, что Лукиан (прибл. 120–200 гг. н.э.) в пародийных целях использует наивные приемы описания народов и земель ионийского «логографа» Гекатея Милетского, Скилака, путешествовавшего вокруг Аравии, в Индию и Персию и за Геракловы столпы, Ферекида Афинского, который возводил к богам и героям генеалогии своих современников. Во времена Лукиана стиль древних логографов выглядит комично и пошло. ² Иатрософия – от греч. «иатрос» – врач и «cофия» – мудрость.
Лист 476
кие заговоры. В собрание «Вернейшее врачевание всех недугов» входил раздел и геопонический¹ (Krumb. 903²). «Физиолог» верит, что в древности существовали книги о природе Соломона, который знал язык птиц и зверей; содержание такой книги Соломона перешло-де в учение пифагорейской школы (Вяземский, О литер. истории Физиолога, Пам. др. письм. 1878/79, 75–78³). В этом наивном объяснении интересна одна лишь связь имен греческих философов-космогонистов с именем Соломона, фольклорного ведуна и мудреца. Другая связь – «Физиолога» и религии, — древнейшая связь с культом, – осталась в том, что авторство «Физиологов» приписывалось отцам церкви. Впрочем, звериные изображения в церквах и бестиарный материал в проповедях должны нас предостеречь от чересчур быстрой улыбки; античный театр-святилище и восточный храм не позволяют отцам церкви пренебречь приписываемой им славой. В общем, «Физиолог» представлял собой символические сказания о зверях и рыбах; с VI–VII в. н.э. это трактат по зоологии и символике, он же и нравоучительное руководство (в отличие от византийских кинософий, орнеософий⁴, трактатов по уходу за соколами и прочих видов народной зоологии). С ним сливаются: «Хронографы»⁵, «Палеи»⁶, части житий святых и трактаты по богословию, философии и риторике (Вяз. 61; 73⁷). Некоторые сведения о зверях-чудовищах, преподносимые византийским «Физиологом», напоминают по форме басню, по содержанию нравоучительно-аллегорический рассказ и притчу, напр.: «О гиене. Закон говорит: не ешь гиены, ни подобного ей. Физиолог рассказал о ней, что она женомуж, то мужчина, то женщина; она нечистое животное, потому что изменяет свою ¹ «Геопоникой» называлась компиляция в 20 книгах из греческих и латинских авторов, писавших о сельском хозяйстве. Сборник был создан в X в. по поручению Константина Багрянородного Кассианом Бассом, в распоряжении которого наряду с сохранившимися произведениями были и многие до нас не дошедшие. См.: Geoponica sive Cassiani Bassi Scholastici De Re Rustica Eclogae / Recensuit Henricus Beckh. Lipsiae: In Aedibus B.G. Teubneri, MDCCCXCV [=1895]. XXXVII, 641 p. ² Krumbacher K. Geschichte der byzantinischen Litteratur, von Iustinian bis zum Ende des oströmischen Reiches (527–1453). M ü nchen: C.H. Beck (O. Beck), 1897. S. 903. ³ Вяземский П.А. О литературной истории Физиолога. Доклад князя П. П. Вяземского // Памятники древней письменности. СПб.: [Изд-во Ф.И. Булгакова], 1878/79. Т. I. С. 75–78. ⁴ Имеются в виду сочинения Димитрия Пепагомена «Kynosophion» и «Orneosophion», книги о собаках и соколах и охоте с ними; изданы R. Hercher’ом в приложении к изданию «De natura animalium» Клавдия Элиана (Leipzig: Teubner, 1866. S. 587–599, 519–573). ⁵ «Хронографы» – средневековые исторические сочинения, начинавшие «от сотворения мира» и дополнявшие изложение библейской истории античной историографией, церковной историей, географическими описаниями. На основе византийских «Хронографов» (Иоанна Малалы, Георгия Гамартола и др.) составлялись русские и славянские «Хронографы» с дополнениями событиями и описаниями соответствующей земли. ⁶ Историческая «Палея» – созданное в Византии и проникшее в переводах в славянский мир изложение ветхозаветных событий с многочисленными отступлениями от библейского текста и добавлениями к нему. «Палея толковая» также излагает события ветхозаветной истории, но выборочно, и сопровождает их прототипическими толкованиями и полемикой против иудеев и магометан. Для темы Фрейденберг особый интерес представляет «Шестоднев» – история сотворения мира, которая включает и самые разнообразные сведения о явлениях природы, животных. При этом звери и птицы оказываются символами иудеев, магометан и т.п. ⁷ Вяземский П. А. Указ. соч.
Лист 477
природу. Поэтому и Иеремия говорит... Не уподобься и ты гиене. Божественный апостол, порицая таких, говорил...» и т.д. (Lauchert, Gesch. d. Physiol. 1889, № 24¹). Или вот: «Слово и сказание о зверех и птахах. Фисиолог рече о лве. Три естества имат лев. Егда бо раждает лвица мертво и слепо раждает седит же и блюдет до третего дни. По трех же днех приидет лев и дунет в ноздри ему и оживет. Тако и о верных языцех. Прежде бо крещения мертви сут по крещении же просвещаються от святого духа. Второе естество лвово. Егда спит а очи его бдита. Тако и Господь наш рече...» и т.д. (Карнеев, Физиолог, Об-во люб. др. письм., 92, 1890, Прилож.²). «Физиолог» интересуется тайнами «видимого и невидимого мира»; здесь звери греческой и египетской мифологии, эллино-восточная символика, Священное Писание с упоминанием зверей и птиц; и все же нужно сказать, что смесь притчей из «Варлаама»³, кусков «Gesta»⁴ и Нового Завета объясняется не просто «литературной историей» этого памятника, а тем, что «Физиолог» имеет дело с односемантичными образами и жанрами. Показательны статьи «Физиолога», составляющие видную часть в таких фольклорных сочинениях Руси и Византии, как «Хронографы» и «Палеи». В «Хронографе», в статье «Начало четвертого дни» (речь идет о библейской космогонии), рассказ идет такой: «Возсияваше же лице четвертого дни. Паки зиждительным словом пе* рвие воссия зеница дневная великое светило солнце и живопитательный сосуд огня невещественного тогда пе* рвие начат светити нощелунны белозрачныи и светоносныи круг скоротекущии и все совершенныи. Тогда небеса звездами про свети ¹ Lauchert F. Op. cit. № 24. S. 256 ² Карнеев А. Д. Материалы и заметки по литературной истории Физиолога. СПб.: Издание императорского общества любителей древней письменности, 1890. – Приложение: Текст Физиолога по списку Царского. Сборник Царского, № 371, гр. Уварова, № 515, XVI века. ³ Имеется в виду средневековый роман-житие «Варлаам и Иоасаф», восходящий к преданиям о Будде и распространенный в различных вариантах и переработках по всей Европе и славянскому миру. ⁴ «Gesta Romanorum», или «Римские деяния», – средневековый сборник легенд, составленный по-латыни, но переведенный на многие языки; рассказы из жизни цезарей снабжались нравоучительными толкованиями.
Лист 478
лося, яко одежда златотканная бисером обнизаема и у крашена яко камением* доброкруглым и всесветлыми звездами... Начало пятого дни. Животное ни едина живяше на земных ширинах ни по воде пловущее, ни посуху ходящее ниже по аиеру летящи. Но всемудрыи Бог рече, да изведут воды киты великия и рыбы ивсяку душу животных гад ивсяку птицу, пернату породу, и абие водное естество крепость прият одушевленую и силу еже ражати живы душа оттуда произыде...» и т.д. (Вяз. 54; 55 слл.). Или статьи «Физиолога» в «Палее»: «Есть убо птица именем алконост, имеет же гнездо си на брезе песка в скрай моря, иту износит яйца своя времяж чадом ея изыити взимный год бываеть. Но егда почюет время изыти чадом ея, и взимающи яйца своя и носит на среду моря и пущает я, воглубину тогда убо море многими бурями ко брегу приражается, но егда сносит алконост яица на едино место и насядет на них поверху моря, яйцам же во глубине сущим и море непоколебимо будет за 3 дней донелиж алконостова чада излупятся воглубине и вышедше познают родителя своя, егдаж море непоколебимо будет 3 дней тогдаж корабленицы ждут поносна ветра и нарицают те дни алконостовы... Виждь же ты, жидовине, великого давца и всемогущаго благого Бога... (идет назидание). Ина птица есть нарицаема зегула, и есть убо птица та злонравна сущи, егда убо народит яица, то инех птиц яица своя вносит в гнезда, самаж своему гнезду не хранитель есть, но иным птицам от роды своя влетает за несытость чрева своего не имеет присно потрудитися у гнезда своего, но злокозненным гласом зовущи подружия своего на смешение той убо птице уподобистеся вы жидове окаяннии...» и т.д. (Вяз. 62 слл.).

Листы: 471 479 487 495