Костенко (Глазырина) Н. Ю. Проблемы публикации мемуарного и эпистолярного наследия ученых: по материалам личного архива проф. О. М. Фрейденберг

Глава 2. Раздел 3
Источники текста (продолжение)

1.
В архиве О.М.Фрейденберг сохранились несколько записных книжек еще гимназических времен. Самая ранняя такая книжка называется «Календарь-записная книжка «Всегда с мной» для учащихся в женских учебных заведениях» на 1900/1901 гг. и представляет из себя памятную книжку для учащихся, где по отделам собраны все необходимые справочные сведения, которые должна знать учащаяся девочка: все важные календарные даты и сам календарь с чистыми листами для заметок, учебный раздел, куда должны вписываться имена преподавателей, класс, расписание уроков, разделы: «Что читать детям», «Где учатся девочки», игры, опыты, фокусы, спорт, «Девочка дома», «Гигиена девочки», и самый последний раздел, названный «Я», куда должны были бы заноситься сведения, относящиеся к владельцу данной книжки: книги для прочтения, просмотренные спектакли (графы: название спектакля, главные роли и исполнители), семейная хроника (дни рождения и именины), адресный листок и т.п. В другой такого же типа книжке, а, по-видимому, у Фрейденберг были такие книжки на каждый учебный год, есть «списки книг, которые следует мне прочесть», «выписки из читанного».


Сегодня само существование таких книжек, а тем более их аккуратное заполнение, может показаться излишним педантизмом и регламентацией жизни ребенка и, в лучшем случае, вызывает снисходительную улыбку и недоумение. Вспоминаются едва ли не пионерские дневники с отчетами по общественной работе, с перечислением хороших поступков, выполненных норм и заданий по общественной линии, прочитанных и законспектированных ленинских работ и т.п., от которых зависела спокойная жизнь и учеба, все то, что еще так недавно было реальностью и поэтому сейчас хочется такое поскорее забыть. Но дело, разумеется, не в том, что бы заносить в книжку перенесенные болезни, записывать свой рост и вес, вести учет спектаклям, которые посмотрел в театре, или книгам, которые прочитал. Дело в том, что таким образом происходит формирование способности остановиться и задуматься о себе и, что самое важное, зафиксировать это. Сделать это можно в самом обыденном смысле, что всегда проще, записав названия спектаклей и прочитанных книг, и то, что будет уже следующим этапом – свои впечатления и размышления о прочитанном или увиденном, мысли о своем внутреннем мире, о своей душе и не просто промелькнувшие в сознании или даже высказанные в разговоре, а именно записанные. В 1949 г. Фрейденберг напишет по поводу мемуаров своего отца слова, которые вполне могут быть отнесены и к ее Запискам: «Я поняла значение «написанного». Написать – это самое главное. Написанное созидает. Там, где его нет, хаос и обрыв. Кто бы мог сотворить прошлое, если бы его не сделал настоящим сам отец?»


Написать о своей жизни, т.е. сделать ее существующей – самое главное, но, по-видимому, у Фрейденберг, может быть неосознанно, эта мысль присутствовала гораздо раньше 1949 г. Это можно назвать своеобразной «мемуарной готовностью», формировавшейся ведением с детских лет разнообразных записных книжек, по сути являющихся дневниками, ставшими со временем незаменимым материалом для будущих воспоминаний. Невозможно сказать, когда и почему у Фрейденберг появилась потребность писать мемуары, но по сохранившимся в ее архиве документам, создается впечатление, что она писала воспоминания всю жизнь и начала делать это очень рано, с детских лет. Действительно, первый образец мемуарного творчества Фрейденберг оказывается в одной из записных книжек гимназического времени на «памятном листке на сентябрь» – воспоминание о начале учебы в гимназии, запись, вероятно, 1906–1907 гг. Воспоминание на полторы странички, написанное еще не сложившимся почерком, поражает сочетанием, казалось бы, детской непосредственности описания с мироощущением и восприятием действительности вполне взрослого человека: «9-го сентября 1903 года, я первый раз пошла в гимназию (IV кл.) Как шумно, неуютно показалось мне в ней! Если у меня спрашивали: нравится ли мне гимназия, я отвечала: «нет.» – «Почему?» – «Потому, что нет дисциплины нет аккуратности; все вы уж очень свободно держитесь и совсем распущены». Меня долгое время не любили, я не имела подруг. Боже, сколько я вынесла в стенах этой, впоследствии так горячо любимой, гимназии! Сколько раз я, ложась спать, рыдала и молила Господа быть любимой и иметь хороших подруг!... Как страстно жаждала я поступить в гимназию! Я не помню, что со мной было, когда это жгучее желание исполнилось. Мне ужасно хотелось учиться, я трудилась изо всех сил, ложилась в 3 ч. ночи, иногда еле держалась на ногах от усталости, но едва-едва достигала желаемого. Мне никто из учениц не понравился в первый раз, одна лишь Мими Воеводская и мне очень хотелось дружить с нею. Я сидела несколько дней одна, затем с Волковыской, а потом со Стерлиговой. Не весело мне было...» Несомненно Фрейденберг читала этот отрывок, когда писала Записки: «Я страстно хотела поступить в гимназию... Поступила я в IV класс, и меня приняли плохо... Я была тихая, кроткая, застенчивая девочка в строгом мамином платье, зализанная. Но я знала массу стихов и рассказов наизусть, которые хорошо говорила, меня мучали и слушали... Я училась очень старательно, но успевала мало».


Хотелось бы отметить еще один своеобразный вид дневника Фрейденберг, прямо построенный на фиксации впечатлений о себе и ощущений себя в данный конкретный момент времени. В архиве сохранилась интересная подборка анкет с одинаковыми вопросами и ответами на них Фрейденберг за несколько лет 1908, 1909, 1914, 1916, 1918, 1919 гг. – для того, чтобы проследить изменения, происходящие в своем мировоззрении или, что может быть более верно, схватить и зафиксировать его многообразие, за какой-либо промежуток времени. Столь уверенно говорить об осознании этой цели Фрейденберг нам позволяет сохранившаяся в той же подборке газетная вырезка «Н.С.Тургенев в 1869 и в 1880» с приведенными его ответами на одну и ту же анкету (именно из нее взяла Фрейденберг большинство вопросов в свою анкету, дописав еще ряд новых), в предисловии к ним говорилось: «Передо мной лежит старый, истертый альбом, на страницах которого набросаны [...] великого художника слова мысли-ответы на заданные ему в разные периоды [жизни – Н.Г.] вопросы: одни – в эпоху расцвета его гигантского таланта, когда И.С., полный жизненных сил, творил лучшие свои произведения, и затем, рядом с этим – уже 11 лет спустя – ответы на те же вопросы, куда великий писатель наш подводил итоги – за три года до кончины. Вот эти отрывочные, шутливо-остроумные мысли писателя-поэта, записанные сначала [твер]дым, уверенным почерком и затем, старческой дрожащей рукой.» Над началом этой фразы надпись Фрейденберг карандашом: «отвечай не так, а серьезно». Трудно не предположить, что Фрейденберг увлекает мысль через несколько или много лет сравнить свои ответы в разное время, склонившись над «старыми, истертыми листами, на которых набросаны....» И действительно, почти все те состояния сознания Фрейденберг, которые отражают ответы на вопросы анкеты, в той или иной степени встречаются в Записках. Например, на вопрос «Ваше любимое состояние духа» в анкете 1908 г. ответ – «позитивность», 1914 г. – «такое, в котором мои основные черты находят наибольшее выражение», 1916 г. – «когда веришь вымыслу», 1918 г. – «отпадение от жизни: творчество, мечтание, созерцательность, или просто бездумность и духовное молчание», 1919 г. – «чувство слияния с другой человеческой душой». Сходное настроение находим и в Записках: «Пожалуй, самая основная черта моей духовной организации заключалась в том, что во мне было (или, верней, било) много больших, светлых, радостных сил, которые покрывали все душевные голоса и подголоски: я могла сказать, как Рудин, что чувствую в себе силы, не всем людям данные. Я пила, глотала жизнь, она громко манифестировала во мне; я любила ее всю, как есть, такой какова она есть, без идеализации ее скверного характера. Это была большая и главная любовь моей души».


Но вернемся к записным книжкам. Их структура остается примерно той же и в более позднее время. В одной из книжек, наиболее используемой в Записках, которая начата еще в гимназии, а закончена, по-видимому, в 30-е гг., есть и списки книг, которые надо прочесть, и собрания сочинений различных авторов по алфавиту, списки спектаклей, которые Фрейденберг посетила с 1907 г. по 1918 г. с указаниями исполнителей главных ролей; спектакли, которые она посетила во время войны как сестра милосердия с солдатами, составляют отдельный список, здесь же записаны стихи различных авторов, цитаты, афоризмы, собственные размышления и афоризмы (с 1925 г. свои афоризмы Фрейденбрг стала записывать в отдельную книжку, «привезенную еще из Монтрэ» в одну из своих заграничных поездок, эта книжка в архиве не сохранилась), стихи, выписки из своих писем и т.д. Записи вносились в книжку не последовательно по хронологии, а бессистемно, по-видимому, наугад, где книжка открывалась, когда Фрейденберг собиралась сделать запись. Скорее всего, эти записи вторичны, т.е. переписаны в эту книжку из других мест (по цвету чернил и разному почерку можно заметить, что цитаты из различных авторов вносились в эту книжку отдельными блоками, возможно суммируя более ранние выписки, а не непосредственно из книг). То же самое можно сказать и про спектакли, они явно переписаны из других книжек, вероятно после 1918 г.


Если проследить, как и в каком порядке эти выписки и цитаты вставлены в текст Записок, можно без труда заметить, что цитаты из собственных записных книжек, перенесенные оттуда почти в той же последовательности, составляют основу некоторых частей текста, опорные пункты, вокруг которых строится повествование, т.е. текст записных книжек используется как своеобразный конспект отдельных отрывков Записок. Правда, это относится прежде всего к 3–12 тетрадям, хронологически соответствующим записным книжкам, а в 3–6 тетрадях основными документами являются, в основном стихи и выписки Фрейденберг из записных книжках. Разумеется, нельзя сказать, что текст их при использовании в Записках не подвергался перестановке или сокращению, но тем не менее документом, на основе которого писался какой-то отрывок Записок, является не сама цитата из письма или из книг, или собственное размышление по какому-либо поводу, а записная книжка в целом.


Записные книжки Записки

«Равнодушие мещанство души»
*
«Нетерпеливые чувства подозрительны»
Захарьина к Герцену
*
«Получаем ли мы когда-нибудь то, что желаем? Достигаем ли мы того, к чему, кажется, нарочно приготовлены наши силы? Все происходит наоборот.»
«Невский проспект»
*
Я. Бем (1575–1624) «...Конец мира в добре и равенстве.»
*
Сначала я думала о Лизе: нечто византийское, мертво-суровое.... [размышление о Лизе, «Дворянское гнездо»] ноябрь, 1919
«... Мне нравится аристократическая узость науки... Научный метод – это Беато Анжелико, захлебывающееся упоенье, радость и легкость создаваемого, чувство личной нужности.
Из письма к Ленчику
январь-февраль 1921
Dien passe, il t'appelle et m'onblie
[....]
(Tristesse, A. Musset)
Музе.
[....]
В.Брюсов
«Спб. прекрасен в заброшенности....» к Боре, 15 мая 21.
«Я, Я сам изглаживаю преступления твои ради себя самого, и грехов твоих не помяну.» Исайя, 43, 25.
[...]
«О науке. Я устала от истолкований, мне хотелось бы воспринимать. [...] Забыть все искушения и потуги, и только видеть, только слышать – вот то, чего я сейчас хочу».
Август 1921.


«Какая трагедия попасть после такой жизни, как моя, с тишиной, культом, уединением, с 4-мя годами лазаретов, я хочу сказать, после долгих лет исканий и духовных выработок – в эту котлетную мастерскую, выпускающую готовых ремесленников идеи, в эту сапожную мастерскую знания, где каждая отрасль бытия есть готовая колодка.»
К Т. Компанец 30 марта 1923.

В том же ноябре 1919 года я увлеклась Бемом («конец мира в добре и равенстве»), делала выписки из переписки Захарьиной-Герцена («равнодушие мещанство души», «нетерпеливые чувства подозрительны») и «Невского проспекта»: «Получаем ли мы когда-нибудь то, что желаем? Достигаем ли мы того, к чему, казалось, нарочно приготовлены наши силы? Все происходит наоборот.» Я переводила «Жалобу Тассо» Байрона, которую читала и понимала своей костью и кровью. Записала в свою книжку о Лизе: «Сначала я думала о Лизе: нечто византийское, мертво-суровое... – Ноябрь 1919.»
Конечно, эти строки я не просто записала, но послала их Толстому, желая, как обычно, поделиться с ним своими мыслями. Он ответил мне сухо и узко, давая понять, что отметает мою аллегорию. И снова это было оскорбительно. Но я действовала к этому времени, как и всегда впоследствии, из своеобразной гордости, проявлявшейся в беспредельном прощении. Это чудно сказано у Исайи, где гордый бог говорит народу: «Я, я сам изглаживаю преступления твои ради себя самого, и грехов твоих не помяну».
[...]
Мой внутренний мир перемещался. Я переезжала на новую квартиру.
Но самый важный этап совершался во мне с тем глубоким целомудрием слепоты, который оберегает подобно телу матери всякий духовный эмбрион. Я продолжала писать веселые каламбуры Лившицам и перепевать свою умершую любовь. В феврале 1921 г. я писала дяде о науке: «Мне нравиться аристократическая узость науки... Научный метод – это Беато Анжелико, захлебывающееся упоенье, радость и легкость создаваемого, чувство личной нужности».
В тоже время я делаю выписки из Tristesse Мюссе, не потому, что разделяю ее содержание, но потому что восхищаюсь замечательной формой поэта, которого до того считала банальным и вялым:
Dien passe? il t'apelle et m'onblio
[...] (с. 114–115)
... Теперь в 1921 г. Петербург лежал пустой провинцией. «Петербург прекрасен в своей заброшенности," писала я Боре 15 мая... (с. 124)
[...]
Я устала от истолкований; мне хотелось воспринимать. [...] Забыть все искушения и потуги, и только видеть, только слышать – вот то. чего я сейчас хочу.
Я дождалась.
Перечитывая холодного Брюсова, я вдруг увидела стихотворение «Муза», которое поразило меня силой, прекрасной формой, глубочайшей страстью содержания. Оно зазвучало во мне, ответило, осталось со мной. Я поняла его. Это было мое «главное», единственность. я его записала в свою интимную маленькую тетрадку, которая соответствует интимной душе обладателя. (5–6, с. 10–11)
[...]
У меня сохранилась запись из письма к подруге, датированная концом марта 1923 года. Это была одна фраза: «Какая трагедия попасть после такой жизни, как моя, с ее тишиной, культом, уединением, с четырьмя годами лазаретов, – я хочу сказать, после долгих лет исканий и духовных выработок, – в эту котлетную мастерскую, выпускающих готовых ремесленников идеи, в эту сапожную мастерскую знания, где каждая отрасль бытия есть готовая колодка». (с.53–54)

Таким образом, видно, что Фрейденберг в Записках довольно часто сохраняет последовательность записей в записной книжке. Сразу после письма к Т. Компанец в Записках на нескольких страницах приводятся выписки из книг, прочитанных Фрейденберг, по-видимому, в это время (1923 г.), которые тоже почти точно следуют тексту записных книжек. И в дальнейшем, в следующих тетрадках (7–12), когда появляется большее количество официальных документов, писем и других документов, а в записной книжке остаются только выписки из прочитанных книг, они точно также аккуратно переносятся в текст Записок и составляют в нем отдельные структурные части, которые можно условно обозначить как «Круг чтения».


Примерно такую же картину можно наблюдать и в записях стихов О.М.Фрейдеберг, которых много сохранилось в архиве. Изначально они записывались в тетради, но затем, после авторской экспертизы ценности, многие листы были вырваны, оставшиеся собраны в обложках с проставленными крайними датами – “1904–1906”, “1905–1919”, “1907–1918”, “1914–1927”. Тетрадь “1905–1919” черновая, содержит массу рисунков, а в конце сделаны более поздние приписки (1912, 1914, 1919 гг.). Две другие тетради более интересны: “1917–1918” – все стихи (а там есть и шуточные стихи, и переводы) написаны одним почерком, без помарок и совершенно одинаково оформлены – записаны скорее всего после 1918 г., тетрадь “1914–1927”, так же, по-видимому записанная после крайней даты последнего стихотворения – 1927 г., т.е. эти тетради не текущие, а сводные. В тетради “1914–1927” стихи подобраны тематически, возможно, лучшие – это стихи, «выражавшие душевное состояние; они полны грусти; надрыва, невыплаканной тоски; это «вещественное доказательство», подобное гробовой доске, лежащее поверх моей жизни и напоминающее о тяжких путях, прожитых сердцем» – стихи о любви, о душе, о смысле своего существования. Однако, далеко не все стихотворения, используемые в Записках, особенно в тетрадях 3–4, где стихов больше всего, можно найти в этой и других тетрадях. Более того, стихи в этих тетрадях также объединены общей темой, которая связана с совершенно определенным периодом жизни Фрейденберг – периодом увлечения И.И.Толстым, у которого Фрейденберг весной 1918 г. впервые начала заниматься греческим языком. Описывая в воспоминаниях этот эпизод своей жизни, О.М.Фрейденберг пользуется в основном стихами, подчас не слишком хорошими, но достаточно точно, с документальностью дневника («лирического дневника») передающими ее душевные переживания. Вполне возможно, что существовала тематическая тетрадь стихов, связанных с И.И.Толстым, и это предположение подтверждается самой О.М.Фрейденберг: «16 марта [1919] я отдала Толстому тетрадку своих стихов». Таким образом, не исключено, что часть Записок, посвященная И.И.Толстому, восстановлена в памяти Фрейденберг при помощи «лирического дневника» – тетради стихов, где «пути, пройденные сердцем», были видны вполне отчетливо, вплоть до хронологии (кстати, Фрейденберг, действительно иногда ссылается на дату записи стихотворения, вспоминая какую-нибудь дату жизни, например: «Удивительно, что уже 25 января я нашла в себе силы оторваться от горестной любви. Помню, какое просветленное чувство владело мной, когда я ощутила, наконец, этот отрыв и освобожденье от «конечного». Я записала: [далее следует стихотворение «Уход свершился», датой записи которого и является 25 января – Н.Г.]".



 
Подразделы
Поиск по сайту
Контакты
Написать письмо с вопросами и предложениями по работе "Электронного архива".